Три сестрёнки Зина, Нина, Зоя и их братик Юра родились поповичами (детьми православного священника) с самой подходящей для них фамилией Поповы. Добрый батюшка, заботливая матушка... Большая, очень красивая, любящая семья, и всё бы замечательно, но не повезло со временем, которое оказалось революционным и страшно тяжёлым для всех сограждан, а уж для служителей церкви и их родных особенно. Коммунистическая идея обрушилась на поповские головы, изрядно придавила, оскорбила и угробила в конце концов и батюшку с матушкой, и братика. А вот девчонки на удивление и наперекор всем бедам и обстоятельствам не сгинули под красным колесом нового мира, не пропали, а ведь испытать им в детстве и юности довелось столько, сколько большинству не выпадет и за весь жизненный срок. Сёстры Поповы выросли умницами, выучились, искренне определились вполне советскими, повыходили замуж, нарожали детей (общим числом 10) и всегда были беспримерно преданны друг другу, хотя жили порознь и, естественно, по-разному.
Младшая Зоя закончила технический институт, связанный с химией, обитала в городе Кемерово, дождалась внучат и правнучат, повоспитывала их и тихо скончалась в 84 года. Средняя по возрасту Нина поступила в тамбовский железнодорожный техникум, влюбилась в однокурсника Витю Желтова и стала его женой. Долгое время жила на родине мужа в Рассказово, работала корректором в городской типографии, после смерти Виктора Николаевича переехала в Москву поближе к детям; дожила, к сожалению, только до 78-ми. Кто-то, наверное, уже догадался, что это была моя мама — Желтова Нина Борисовна. О трагической судьбе родителей она решилась рассказать, только после крушения СССР. До того мы знали лишь, что дедушка с бабушкой умерли рано, ещё молодыми. Далеко и тщательно была запрятана мамина память о том ужасе, изжить который, я думаю, до конца она так и не смогла. Наверное, поэтому, и в церковь не вернулась, в отличие от сестёр.
А старшая и последняя поповна из Поповых тётя Зина, слава Богу, здравствует. 24 октября ей исполняется 94 года. По профессии она детский врач, и потому большинство односельчан — жителей станицы Сергиевской, что в Волгоградской области, — её бывшие сильно повзрослевшие пациенты. Живёт Зинаида Борисовна практически всю жизнь в деревянном домике почти на самом берегу очень резвой речки Медведицы, которая течёт параллельно нашей тамбовской Вороне в том же направлении — к Тихому Дону. Она стала прекрасным медиком, а мечтала-то быть литератором. Но учиться на писателя дочке «врага народа» не разрешили. На врача — можно, на писателя — нет!
Мы с сестрой долго упрашивали и убеждали тётушку повспоминать семейное прошлое. Наконец, четыре года назад к своему 90-летию она подарила нам несколько исписанных листочков, и стало абсолютно ясно, что, провернись то чёртово колесо чуточку иначе, Зинаида Борисовна обязательно бы прославилась на литературном поприще.
Зина, Нина и Зоя. 1950—1960 гг.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЗИНАИДЫ БОРИСОВНЫ ШИРОКОВОЙ (ПОПОВОЙ)
... Мама учительствовала в каком-то селе. Вышла замуж за священника Бориса Ивановича Попова. Родила четверых детей. Семья испытала все «прелести» гонений на церковнослужителей и их домочадцев. Скитались по сёлам Воронежской губернии, потом на Кубани. А в Абакумовке Токаревского района Тамбовской области земной путь моих дорогих родителей закончился...
Папу арестовали 5 ноября 1937 года и тайно расстреляли 25 декабря. Ему тогда было 40 лет. Мы ничего не знали. Прошел слух, что он находится в Борисоглебске, мама отправилась туда с передачей в виде круто замешанных пышек и нескольких конфет (папа любил сладкое).
«Начальнику Борисоглебской тюрьмы
от гражданки с. Абакумовки
Токаревского района
Лидии Митрофановны Поповой
Заявление
Прошу Начальника тюрьмы разрешить мне свидание с мужем Борисом Ивановичем Поповым и передать ему продукты и бельё. Он арестован уже 4-й месяц, я его ни разу не видела и передачи не передавала.
08.02.1938 г. Лидия Попова»
На обратной стороне этого прошения размашистый карандашный росчерк: «Выбыл в Воронеж». Хотя давно уже его тело истлевало в каком-то местном рву...
Последняя и единственная папина записочка из Токаревской тюрьмы:
«Дорогая Лида! Сообщи, как думаете жить? Можете ли терпеть до времени?.. Мои дела плохие – самое лучшее, если только 10 лет, а то ещё хуже. Обвиняют меня в том, в чём я совершенно невиновен, но видно так суждено. Как только попаду на работу и будет возможность выписать тебя, сообщу. Как дети? Как они относятся к моему аресту? Не волнуйся, авось, что ни делается, всё к лучшему. Страшно только за вас. Как вы будете жить без меня? Хватит ли сил перенести это страшное время? Я бодр и беспокоюсь только о вас, мои дорогие. Как бы мне хотелось увидеться со всеми вами! Может быть вы упроситесь на квартиру куда-либо. С хозяевами всё будет лучше, чем страдать без топки. Пиши обо всём... Любящий тебя Борис»...
А мы не сразу поняли, как нам повезло: не арестовали маму, не разбросали детей по разным детдомам. Как-то обошлось без дискриминации, насмешек, укоров, издевательств со стороны одноклассников и учителей (прекрасные учителя были в том захолустье!). Мама подрабатывала рукоделием, она прекрасно вышивала гладью и «ришелье», из Павловска бабушка что-то присылала от своей пенсии, мы, дети, кормились преимущественно у чужих людей. Помогали полоть огороды, нянчили детей, работали на больничных плантациях — я молотила цепом снопы пшеницы. Нас подкармливали подружки-одноклассницы. Мы не сомневались, что будем учиться в институтах, правда, когда время подошло, до Литературного меня не допустили к моему горю большому. А там как раз тогда начинали учиться мои ровесники — любимый В.Солоухин и не особенно любимый Ю.Бондарев...
Уныния не было. Писались сочинения с «коптюшкой» — источником света в виде горящего фитилька, опущенного в керосин; как-то не слишком беспокоили вши, чесотка и пиодермия от авитаминоза — почти постоянные спутники тех лет...
Какое-то время мама работала в средней школе делопроизводителем-счетоводом. Потом нам выделили для проживания маленькую комнатку на территории больницы, и мама стала кастеляншей. Абакумовская больница считалась лучшей в Токаревском районе, работали в ней изумительные врачи-хирурги — Исаак Ильич, Иван Ильич, Феофания Аркадьевна, они лечили раненых во время войны. Бедность была несусветная: окровавленные и гнойные бинты опускали в хлорку, стирали в щёлоке (мыла не было), высушивали, сматывали, и они вновь шли в дело. После окончания 10-го класса в 1942 году я устроилась там оспопрививательницей и дезинфектором...
Чувство голода было постоянным. А зимой ещё донимал холод (с тех пор не люблю зиму). Мама недоедала, стараясь в первую очередь накормить нас. В 46-м перенесла желтуху на ногах, а коварный туберкулёз стал причиной её смерти в 1947 году. Маме только исполнилось 49...
Удивительный факт: маме делал предложение один крестьянин (единоличник), готов был принять и 4-х детей. Звали его Василий Савельевич (фамилию забыла)...
Переживали за Юру. В 15 лет он помешался рассудком, стал убегать из дома, говорил какие-то речи с нелестным упоминанием Сталина (хотя в семье ничего подобного не произносилось никогда — мы были ярыми комсомолками, а мама молчала), его увезли в психиатрическую больницу в Тамбов. Там уже училась Нина и иногда брата посещала. Я один раз проведала его — какая-то женщина шла в Тамбов, и я за ней увязалась. Шли пешком больше 2-х дней. Юра был рад меня видеть, узнал, и мы с ним посидели в приёмном покое. Умер он через три месяца после смерти мамы тоже от туберкулёза...
На похороны мамы пришла из Тамбова плачущая Нина. Помогали несколько женщин, одна даже читала Псалтырь. Мама лежала в самом простом дощатом гробу, в платье из списанного больничного матраса. На голове был венчик. И иконка в руках. Гроб поставили на телегу, запряжённую лошадкой единоличника, очень медленно шли на кладбище — оно находилось недалеко...
Легче всех в последующие годы было мне — я училась в Сталинграде, жила у бабушки (она переехала из Павловска), получала хлебную карточку на 500 г; голод был меньшим, чем в деревне. Нина тоже как-то подкармливалась в своём техникуме. А Зое досталось лихо — она заканчивала 10-й класс в Токаревке, в 15 км от Абакумовки, дико голодала. Один раз дойти до дома не смогла, села в снег, сил не осталось никаких. Уже темнело. Спасибо, рядом была верная подружка, которая Зою не бросила, кое-как заставила подняться, и... они чудесным образом обнаружили прямо на дороге буханку хлеба. Поели, дошли...
Борис Иванович и Лидия Митрофановна. Конец 1920-х.
Единственная фотография бабушки с дедушкой — тётя Зина сберегла.
Поповны Поповы — Зина, Нина, Зоя — в Сергиевской. 1980-е гг.
Тёте Зое снова не повезло — моргнула в момент съёмки.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Ваши комментарии
Добавить комментарий