Блоги
7 человек – 8 стихотворений

Такой обложкой стоит похвастаться. Да ещё прямо навстречу вам с неё как бы летит основная рассказовская достопримечательность – Иоанно-Богословская церковь, отснятая в добротном исполнении Марка Поликашина.

  В этой книге есть всё. Предисловие по делу, фотографии авторов и их самопредставления, оглавление. И тираж в 300 экземпляров – не подумайте, что он такой крохотный; новое Полное собрание сочинений А.С.Пушкина, мучительно долго выпускаемое издательством «Наука», имеет тираж 5000 экземпляров, всего в 16,7 раза больше (и это на всю Россию и целый мир).

Тем более интересно познакомиться с теми, кто представил на суд читателя свои труды в сборнике «В родном Рассказовском краю». Для более конкретного взгляда на своеобразие текстов мы приводим по одному, наиболее характерному, на наш взгляд, каждого из участников этого предприятия – и несколько слов вдогонку об общем впечатлении от прочитанного.

                                                             Ю.В.Бардин
                                             Солнце медовое плавает в озере,
                                             Зори купаются в росной траве,
                                             Пахнет цветами малины на просеке,
                                             Красное лето спешит по тропе.

                                             Пахнут цветы земляничные сладко,
                                             Сосны вспотели душистой смолой.
                                             Дятел увлёкся с утра физзарядкой,
                                             Рубит засохший дубок молодой.

                                             Всё расцвело – и луга, и поляны,
                                             Птицы успели «дома» смастерить.
                                             Трель соловьиная льётся по рани.
                                             Радостно сердцу, и хочется жить.

                                             Вынуть ладонями солнце из озера,
                                             Выпить воды, как бессмертья глоток.
                                             Лечь, глядя в небо, в малиновой просеке,
                                             Слушать, как шепчет в кустах ветерок.

Вот, кого смело можно назвать автором, хоть и в многочисленных вариациях, но одной единственной темы: благоговейное, захватывающее душу и, видимо, от этого нередко переполненное небрежными строчками восхищение той не яркой, не пышной, знакомой с детства каждому рассказовцу флорой и фауной, которая окружает нас, жителей провинциального городка или двух-трёх больших сёл и нескольких деревень, слепленных в одно целое географией и предками, – что кому нравится.

  И если, живя в крупном поселении, чтобы рассмотреть, как «солнце медовое плавает в озере» или прогуляться в «лесу полураздетом», надо долго и специально собираться, да ещё потрястись не один час в транспорте, то нашему лирическому герою – только накинуть куртку, пройти минут пятнадцать неспешным шагом, и вот вам «бьёт родник хрустальный», «сосны золотистые, как свечи», «роса дрожит, искрится на кустах».

  То же детски-наивное и вместе с тем привязанное к конкретному месту проглядывает даже в названиях: «Первоцвет», «Тропа лесная», «Лесная симфония», «На опушке», «Сосна», «Сеновал». Все эти окружающие нас места и явления, прежде всего, притягивают естественностью, кружат голову своей неброской красотой. С ними разговариваешь, как с живыми, знакомыми тебе людьми.

  Через природные знаки, кукушкин голосок, «трёхствольную сосну», «угловатую стаю журавлей» проглядывает простая жизнь человека, которую невозможно оторвать от среднерусской равнины, шепчущегося лесного ветерка.

  А далее начинается то, что требует мастерства и умения выразить нахлынувшие чувства.

  И тут из текстов то там, то здесь лихо выпирают строки, которые не должны иметь право на существование.

  «Чтоб не упал в пропасть бесследно» - четырёхстопный ямб требует ударение «в пропасть» на «а», из-за чего выражение производит комическое впечатление. Такие перебивы ударения встречаются, к сожалению, очень нередко.

  «Невольно слёзы с глаз текли» - ещё более коряво сказано. Правильно «из глаз», но тогда строка ломается.

  Пить «с губ малины кровь» - страшноватый образ. И при этом ещё бояться, что «захлебнусь словно в вязком болоте», такое почище традиционных вампирских историй; вязкая кровь по медицинским параметрам случается, но захлебнуться в вязком болоте крови возможно, пожалуй, в готическом романе, но не в лирических строках о первой любви.

  Лось напугал автора, но зачем же последний «вслед ему мат кинул»?

  «В дубраве, в смешанном лесу» - одно из двух стоило бы выбрать, рассказывая историю, случившуюся с «трёхствольной сосной».

  Вдруг натыкаемся на интересное свидетельство о рае, подобного мы нигде до того не встречали. Оказывается, родители пишущего «Живут в раю, я мыслям верю, / При ярких свечках, не во мгле». Столько там почтенного народа, и, что же, до сих пор электричество не провели?

  В стихосложении есть суровый закон, который заставляет каждого берущегося за сочинительство с помощью дара, упорного труда, учёбы у великих превращать свои ощущения и мысли в факт поэтического мастерства. Всё, что не соответствует строгому его отбору, пусть остаётся в черновиках и для «внутреннего» пользования.

  Именно поэтому те строки, которые выходят за рамки природно-ландшафтной тематики, представляются у автора уж слишком безликими, хотя искреннее отношение его к сущему и происходящему на белом свете не вызывает сомнения.

                                                     Ю.Горелкин
                                                     Бывшее село.
                                                  Село уехало в Москву.
  Я не сужу: село устало.
  Вот только жаль: села не стало,
  Оно уехало в Москву.

  Нет ребятишек у реки,
  Ветшают крыши без хозяев.
  Лишь стариков в Москву не взяли…
  Остались дома старики.

  Пора картошку убирать.
  Дожди, в полях гниёт солома.
  Лишь старики остались дома –
  Сподручней дома умирать.

  Вдоль по Неглинной и Тверской
  По вечерам село гуляет;
 Его ничуть не удивляет
  Смешная смесь села с Москвой.

На наш взгляд, бесспорно, лучшее у Горелкина, особенно первые две строфы. Неплохо бы регулярно почитывать эти строки перед началом очередного рабочего дня муниципальным и сельсоветовским «спецам», чтобы реальнее оценивать те практические дела, которыми предстоит им конкретно заняться в ближайшие рабочие часы. Хотя, надо заметить, эпитет в последней строке настоятельно требует коррекции. Речь-то идёт, по сути, о трагическом для России, поэтому «смесь села с Москвой» не столько «смешна», сколько… Но вот, какое слово здесь более выразительно и к месту, может сказать только сам автор.

  К этому тексту примыкают и «Старожилы старых улиц», что подтверждает неслучайность обращения к драме русской деревни, произошедшей с нею в XX-XXI веках.

  Горелкин из другого поколения, нежели Бардин, но отечественные пейзажи не отпускают и его («Морозная прогулка»), однако рисует он их, что ли, почище, чем старший товарищ. В его строках тоже остро чувствуется больной голос «бывшего села». К пейзажно-историческому «профилю» вполне можно отнести «Бездушный куст», «Дорожные мысли». Но короткие, буквально пара слов, мотивы мелькают так быстро, что задержать читателя, протянуть ниточку ассоциаций иногда очень непросто. Действительно, «когда-то Лермонтов проехал» по дороге из Рассказова в губернскую столицу. Как это соотнести с ударной фразой о том, «Что здесь однажды утром мужики / Шли на войну, как будто на работу»? И почему «утром»? И почему «как будто»? В любом случае чистая природная лирика (например, «Луга») получается у автора лучше.

  Наверное, Горелкин прав, когда в своём предисловии утверждает: «Самые хорошие стихи появляются у меня в периоды одиночества и вынужденного безделия». Конечно, неплохо, когда автор умеет определить степень «хорошести» тех или иных своих строчек, но также очевидно, что последнее слово всё же остаётся за читателем. При этом совершенно необходимо успешно управляться со словесным материалом. И если ударение в слове «купина» может быть и на второй, и на третьей гласной (хотя нам привычней последний вариант), то никуда не денешься от ошибочного ударения в строке «сквозит старинный пакгауз». Кстати, «Дряхлеют старые цеха», откуда взята неудачная фраза, словно повторяет тему «Бывшего села», только на примере фабрики, в чертах которой явно проглядывает Арженская «суконка».

  Ошибки случаются и на уровне образов, когда автор хочет выразить нечто, но голос его срывается. Вот четверостишие:

                                                Я коллекционирую весну
Лишь потому, что пятерни раскину, -
И в ласковой траве согрею спину,
     И там, в траве, до вечера усну.

Можно поиронизировать над каждой из вышеприведённых строк, скажем только одно: весной в траве легко поймать радикулит; весна всё-таки, не лето…

  Также неудачна попытка через перечень не всегда значимых примет попытаться выразить доброе отношение к своей малой родине, хотя приведённые в «Признании» отдельные черты всё же гораздо реалистичней и, если хотите, фактологичней, чем подобные строки некоторых других авторов сборника. Однако «комары на излёте», «и овраг, и пригорок», «сумки с носками», и непременные соловьи и завитки производят впечатление несоединимого, впопыхах собранного.

  Несомненной заслугой Горелкина являются его графические работы, украсившие страницы книги и тоже весьма лиричные, а местами грустные.


                                                      Т.М.Еремеева
Небо, звёздные глаза!
Смотрит,
Смотрит и молчит!..
    Без упрёков и обид
Смотрит,
Смотрит и молчит!..
Наблюдает свысока
Без пустых ненужных фраз,
Просто смотрит и молчит,
Наблюдая свысока…
     Звёзды гаснут и горят,
Небо синее не спит,
Только смотрит и молчит,
     Небо, синие глаза!
Плачут только облака,
Тучи грозами, навзрыд,
Сквозь потери и века
Небо звёздное не спит,
Даже если и скорбит,

     Только смотрит и молчит…

Можно ли, уважаемый читатель, применительно к этим строкам сказать что-либо о месте и времени их написания, даже о стране пребывания автора, его предпочтениях, не говоря уже тех тектонических сдвигах в социальной жизни, которые мы все невольно наблюдаем и даже являемся их участниками? Нет, и ещё раз нет! Тут иная позиция, тут сугубо женская самопогружённость, тут страх от дующих ветров, внимательно-суровых глаз «звёздного неба», тут такое молчание, которое говорит, хотя и невнятно, только о самом себе. Человек окунулся полностью и безвозвратно внутрь себя, в свои ощущения и чувствования. Весь вопрос в том, насколько он интересен со всем этим «багажом» близким и дальним.

  Чуть ли не единственная привязка к местности – «Усадьба Сергея Рахманинова» (если не считать ещё «Чистого озера», но «чистых» озёр на свете пруд пруди). Однако и здесь перед нами не С.В.Рахманинов и его музыка, а крайне поверхностное представление автора о композиторе. Потому как говорить о нём, как о «сдержанной русской душе» - и это о создателе «Алеко», фортепианных концертов, «Симфонических танцев», Всенощного бдения, популярнейших романсов и т. д., по крайней мере, не логично.

  Обратим внимание на названия текстов: «Февраль» («туман, туман, дожди, дожди»), «Ветер» (заключающий «тихий сон и нежный дрейф»; это, как это - «дрейф»?), «Ох, март» («лукавый до бесстыдства», заставивший «деревья рождать (нет, всё-таки рожать) от февраля»), «Осенний лес» (то «волнует тихим шелестом забвенья», то, буквально через строчку, «весёлым листопадом»), «Ласточки улетают» («поднявшись убрусом в ночи»; редкое слово, употреблённое здесь, означает женский головной платок, полотенце, а прародитель его - церковнославянское «утирка»; теперь скажите, ласточки на всё это хоть чуть-чуть смахивают?), «Гроза» («гроза и молния обрушились на землю», гроза в том числе подразумевает молнию, а вот молния может быть и без грозы); «стихии… глумились меж собою» (глумиться над кем-то, но – между собой?) и т.п. Все упомянутые (и неназванные) тексты фиксируют несчастные порывы природы – а, по сути, метания неустроенных души и тела, когда надежды остаются, в конце концов, зыбкими, а лунная дорожка «Мерцает… / Гипнозом монотонного виденья».

  В пейзажах (без них – никак) нет ни безудержного восхищенья, ни попыток вписать их в историческую канву времени. А как же иначе, ведь автор убеждает: «Я есть никто. И звать меня никак», он лишь «прах, рассыпанный… под ногами». С таким мнением согласиться трудно, на фото изображена прелестная женская натура, и ей непростительно росы прятать в траву – роса на траве; но если «мысли застывали на лету», то как же они смогут возвратиться?

  И всё в безутешном ожидании чего-то, что должно наступить и свершиться, однако, как раз главного шага, важнейшего поступка, надёжного друга и советчика постоянно не хватает. Поэтому-то некая «небесная птица» «летит и летит в свой небесный чертог» … и не долетает. Кстати, чертог – внутренняя часть здания, в пределе – даже чердак. Такая вот небесная птица, летящая в небесный чердак.

  Никто не спорит – мучит сильнейшее желание выразить невыразимое, такое, которое, кажется, ощущаешь только ты сама и никто иной; иногда это приносит успех, поскольку и у читателя случаются мгновения невыразимой тяги к самому себе и своим собственным не до конца понятным ощущениями и страстям.

  И тогда верится: «Небо звёздное не спит», «Только смотрит и молчит».

                                                     В.А.Земляков Вожак.
Помню – давным-давно
Горн собирал звено,
Громко кричал вожак:
- Выше походный флаг!
А на повестке дня –
    Дайте больше огня,
Пусть озарит костёр
Наш пионерский сбор.
     Рано из школьных стен
Парня увёл мартен,
Стал он, натурой строг,
В жарком цеху комсорг.
    А на повестке дня –
Снова море огня,
Он, как костёр, не гас
    Давний его наказ.
Был он комсорг в строю,
Стал комиссар в бою,
В стане врагов таясь,
Вызвал друзей на связь:
- Слушай повестку дня –
Нужно море огня,
    Близок победный час –
Дайте огонь на нас…
Где он теперь зарыт –
     Вечный огонь горит –
Шепчет живым земля:
- Ближе к огню, друзья…
А на повестке дня –
     Больше в сердцах огня,
Он их просил – не тлеть,
Вечным огнём гореть.

После «гроз навзрыд», «бесстыдного марта», «птичьих криков» и т. п. строки Землякова все насквозь пропитаны приметами сегодняшнего и вчерашнего, местного и посюстороннего.

  Он прошёл хорошую школу жизни, поэтому у него много тем и оттенков. Он умеет зарифмовать панегирики промышленным предприятиям города и сочинить надгробные посвящения, высеченные в камне, и, значит, на столетия. Ему удаётся по-доброму посочувствовать кондукторше, по обязанности раздающей пассажирам счастливые билетики, «А себе ничего не останется». И сказочный персонаж – Снегурочка – беседует с ним, как с ровней, правда, почему-то не догадывающейся, что тут она лишь мимолётом, ей – на север, иначе…

  Конечно, журналистское перо Землякова не могло не попытаться сказать своё слово о героической эпохе страны Советов: «Победа», «Натура» и ещё несколько текстов на эту тему. Придирчивый читатель скажет, что во многом они декларативны, нередко вторичны. Так-то оно так. Но представьте, сколь хорошо прозвучит «Памятник» на центральном рассказовском кладбище в очередной поминальный день, когда его прочтёт звонкий девичий искренний голос – как раз о таком скромном памятнике и идёт здесь речь. Подобные строки, что называется, для местного употребления, но нужный эффект они производить умеют. Вообще, у автора немало текстов, как говорится, «по заказу», и этим он серьёзно отличается от собратьев по сборнику; наверное, сказалось и соответствующее образование, и практическая корреспондентская деятельность. Он честно заявляет: «Мы дети красной школы на земле», подразумевая советскую «красную школу» в прямом и переносном смысле слова; такая искренность ныне дорогого стоит. Естественным образом озвучено уважение и восхищение русским человеком, основанное вроде бы на конкретной личности («Иваны»), легко перерастающее в обобщение: «Иваны русские – герои / На поле брани и труде».

  Так и представляется: автор неспешно идёт по родным местам, и его любовь к стихосложению удачно сливается с пейзажами, людьми, автобусами, рябиной, родной газетой, промышленными предприятиями, где он трудился немало лет. Ещё раз подчеркнём, неудачных строк, ходульных выражений найдётся в избытке («Но обвал роковой изнутри прохрипел» - и это, стоя у могилы матери); «тобою дышат все мои цветы»; «Как изменчива доля, / Ей попробуй потрапь» - трапить, то есть попадать, потрафлять, случаться – строка со столь редко употребляемым словом звучат, мягко скажем, некорректно; «Цветы, как известно, / Растут из души» - открытие в биологии; кондукторша билет «Счастья (видимо, по тексту точнее будет «счастье») оторвёт от себя, / А себе ничего не останется»). Однако общий настрой и определённая и крепкая привязанность к времени и месту действия несомненно производит положительный эффект: это про нас, про наших людей, про нашу жизнь.

  Тому подтверждение и названия текстов. Только одно из всех приведённых в сборнике озаглавлено «тремя звёздочками». Все остальные задают вполне конкретный образ или элемент рассказовского житья-бытья, черт и очертаний недавней эпохи, которые автор с удовольствием разукрашивает.

  И как-то даже интересно, а какие ещё картинки провинциального города и его окрестностей сумеет зарифмовать и выставить на всеобщее обозрение Земляков?

                                                     Н.Н.Подхватилина
Майским ливнем омыло землю
И вдали успокоился гром.
Так хочу я к тебе в деревню,
На скамье посидеть под окном.

От порога родного дома
      Поспешить нам навстречу мать,
Чтоб скорей после долгой разлуки
К своему сердцу сына прижать.

Расцелует внучат, прослезится,
Суетиться начнёт у плиты.
Радость в дом её постучится,
Потому что приехал ты.

Мы обнимем её за плечи,
Чтоб ослабли на сердце тиски,
Посидим рядом с ней на крылечке
И погладим седые виски.

Нам простит она безысходность
Одиноких, тоскливых дней,
      Потому что на целом свете
Нету сердца её добрей.

Мокрый сад и пьянящий воздух
И небесная звёздная шаль
Успокоят, осушат слёзы
И развеют в душе печаль.

Если предыдущему автору уютно и интересно в родном, как сейчас принято говорить, муниципальном округе, то тематика Подхватилиной строго очерчена семейными заботами, радостями и утратами, а также профессиональной её деятельностью. Нельзя сказать, что это слишком узко, для постороннего читателя скучно. Совсем нет. Да и как бестрепетно относиться к своим сыновьям, своей судьбе, своим сослуживцам, своим близким!

  Отсюда умилённо-элегический, иногда преимущественно сентиментальный тон рифмованных посланий. «В печи дрова» греют чугунок «вкусных щей», мимо куда-то идёт «тётя Шура – наша соседка», непременная «черёмуха под окном», «тыква парится», «пахнет берёзовым дымом» - жителям многих и многих провинциальных мест такое же снится и так же мгновенно исчезает, когда просыпаешься. Кажется, что строки пишутся автором, когда она напевает какую-нибудь известную мелодию; и слова и образы становятся как бы вторично знакомыми.

  Пейзажная лирика тоже густо замешана на вечном круговороте времён года, так сказать, постоянной сменяемой несменяемости, в желании, чтобы эта череда длилась и длилась. Когда эмоции перехлёстывают, не хватает мастерства, вылетают странные строки, например, такие: «Не укротись во мне, / Яркий огонь желаний».

  Вообще, превалирующие настроения постоянно провоцируют автора на красивости, тем более, как правило, речь идёт о людях и их делах, понятных и приятных ему, и в них заложено, по его убеждению, изначально доброе, искреннее. И как не удержаться и в стиле «жестокого» романса не закончить очередное воспоминание, сожалением, что «накроет своим крылом / Осень чувств наших жёлтые листья».

  Несколько текстов, посвящённых победе в Великой Отечественной войне, относительно недавним военным действиям в Афганистане, Чечне, несмотря на большие темы и определённое многословие, по сути своей, те же элегии, то есть грустные раздумья, хотя автор завершает их утверждением: «Ни один пусть не будет забыт».

  Заметная гладкопись присуща строкам о милиции. Собственно, трудно требовать иного от её бывшего кадрового работника: как сказать об этих людях в погонах нечто худое, если бок о бок прослужил с ними не одно десятилетие. Но читатель, вспоённый многочисленными вариантами «ментовских войн», следуя строкам автора, словно бы перемещается в другую страну, в другие времена. А, может, так оно на самом деле и есть?

  Наступили иные сроки – и вот оказывается, что сыновья выросли. Если ещё недавно им нужно было втолковывать: «Своих учителей не забывайте», «А завтра с удивленьем…/ Поймёте, что уже простились с детством», то ныне только и можно прошептать: «Храни их, судьба, умоляю».

  Использование того же доброжелательного и вместе с тем элегического тона в текстах исторического плана подводит автора. Вряд ли Степану Рассказу, моршанскому крестьянину, местность, где он поселился, показалось дивной, да и слова-то такого он, скорее всего, не знал. А завершающие «Малую Родину» строки: «Процветай и живи, / Наш любимый Рассказово» впервые в печатном виде прикрепило имя города к мужскому роду. Оригинально, но неверно.

  Рассуждения, основанные, если можно так сказать, на приметах прошлого, советского, взгляда на жизненные ситуации, буквально заставляют автора закрывать глаза на неодолимые противоречия в современной стране и судьбах нынешнего человека. Потому он и предлагает «хандру и болезни свои / Навсегда уложить в холодильник», не замечая, что данный «товар», сохранившись при пониженной температуре, когда-нибудь, да и вылезет наружу.

  Вот это упорное утверждение, «как для счастья мне мало надо!», обижает читателя; почему крохи, капли, мгновения… Уют, происходящий от близких и друзей, превращается временами в скорлупу отрешённости, несмотря на все громкие заявления.

                        Е.Часовских Письмо моей любимой учительнице русского языка и литературы Любови Сергеевне Ишиной


  Здравствуйте, дорогая Любовь Сергеевна!
  Пишет Вам Лена. Я из 6 «бэ».
  Старой тетрадью это письмо навеяно.
  Вы диктовали: судьбою, судьбу, судьбе…

  По электронной почте мои глаголы
  Вам направляю в длинном своём письме.
  Ветки за окнами снова бесстыдно голы
  И об обещанном снеге кричат зиме.

        Снега не будет, а будут дожди и слякоть,
  К Новому году город покроет грязь.
  Небо мудрее, оно научило плакать
  Тех, кто хотел по жизни пройти смеясь.

  В будущем времени зыбкий туман клубится.
  В прошлом таится коварный сонорный «эл» -
  Это Любовь и Ласка, Любимых Лица,
  Тех, кто со мной остаться не захотеЛ.

  А в настоящем что ни строка – вопросы
  И отрицанья, и многоточий след.
  Знаете, я как другие, не стригла косы,
  Чтоб заплести в них память прошедших лет.

  Волосы долги, а ум, как назло, не долог.
  Все предложения сложные для меня.
  Он предложил: забудем, нам скоро сорок
  И неприлично всё с горяча менять.

  Вы говорили: «Только покой и воля»,
        Вы говорили: «Выдавите рабов»,
  «Слава безумству храбрых». Не оттого ли
  Я не склоняюсь, как большинство из слов?

  Помню, глагол превращался у вас в причастье.
  Я причастилась счастьем и хлебнула зла.
  Вы задавали на дом писать о счастье.
  Я до сих пор Вам домашнюю не сдала.

  В Вашем планшете скоро, хвала вай-фаю,
  Белый конвертик высветит интернет.
  Я к Вам пишу, верю и даже знаю:
        Двойку поставить не захотите мне.

Подборка Часовских заметно отличается от прочих.

  Этот автор, видно, является и «заводилой» всего сборника, организатором такого непростого дела, и вдохновителем всех сочленов рассказовского кружка стихосложителей. Поэтому и предисловие написала, и расположилась по-честному на страницах не первых, а по алфавиту. За всё это ей надо вынести благодарность.

  Вот и имена текстов мигают яркими, даже экзотическими красками: «Гейша», «Монолог Насреддина», «Доминиканцы», «Монолог Евы».
Но помимо некоторой, пожалуй, избыточности от необычных тем, конечно, много и «про себя» или, казалось бы, «про себя». Поскольку часто мы выдумываем себя, выдуваем, как гелиевый шар эмоции и настроения, а он улетает, несмотря на все наши старания поймать и укротить шарик. И тут начинается унижение (лучше – смирение) паче гордости, когда страстно желаешь «стереть себя, как знаки на песке», «И вроде бы можно / Теперь промолчать». А всё потому, что в этих строках «любят не друга, / А в нём отраженье и свет / Того…». Оказывается, тот, «кто приходит… яблоневым цветом», и есть настоящее, а все реальные персонажи, как ни крути, «тебя позабудут».

  Гораздо отчётливей и душевней звучит у автора отношение к дочерям. Детские страхи, если не исчезнут, то отступят, когда мама обещает любить «с каждой минутой светлей и бездонней» («Моей дочке»). Всматриваешься в дочку, как в зеркало, где чудом видишь себя, «капризное счастье» («Галочке»). И к этому маленькому, милому, «упрямому жаждущему ростку» вдруг неведомо как тянется родная ниточка будущей младшей сестры («Дождь»).

  По сравнению с другими авторами у Часовских, как мы уже отметили, гораздо разнообразней круг мотивов. Иногда кажется, что ей просто нравится перебирать, подстраиваться к столь разным голосам и образам. В общем, по названию одного из текстов – «придумать мир», когда «Он дышит. / Он живёт, он нарастает»; но властным пером взять и «Стереть…, как знаки на песке».

А чтобы не повторять чужих мелодий и допеть до конца свою, кроме всего прочего, надо быть предельно внимательным к каждому слову. Когда мы определяем доминиканцев как «псы Господни», но тут же, несколькими строками выше, кличем их овчарками, то грозное, безжалостное и жестокое, «псовое» отношение братьев-проповедников этого Ордена к иноверцам необоснованно снижается: собачьи породы тут ни при чём – так и до таксы добраться можно. Или: в «Письме… учительнице» нежданно-негаданно встречающееся определение «эл» как сонорного согласного – это, скорее, игра в знание, чем нужный эпитет, ведь к сонорным согласным относится и «эр», которому трудновато ужиться с любовью и лаской тех, кто с автором «остаться не захотеЛ».

  Часовских неоднократно объясняется с читателем, уговаривает, тешит его надеждой, что, «когда мы уходим» нечто наше в этом мире остаётся. Может «кто-нибудь вспомнит случайно о нас», может, «голос… вернётся» и удастся «вырасти заново из ничего». Страх и даже отчаяние потеряться в мироздании присуще остро чувствующим и глубоко переживающим людям. Но это лишь один из залогов истинного творчества.

                                                                   Г.Шелд
Дорогу осилит идущий вперёд.
                                                                     ----------
Не вижу я жизни без вдохновений,
Ведь в этом есть сущность сего бытия!
И чтоб не иссяк во мне творческий гений –
Готов покорять всё, везде и всегда.
                                                                     ----------
Горизонт средь полей бесконечный и чистый
Вдаль меня поманит за аршином аршин.
                                                                      ----------
А похвала и лесть дорожку в ад мостит.
                                                                      ----------
Да, Господи! Мне стало душно…
Глоток простора Родины ищу!
Мне нужен меценат с душой неравнодушной,
      Чтоб напечатать рукопись мою.
                                                                      ----------
Однажды царь зверей совсем освирипел.
                                                                      ----------
Картину маслом на словах
      Увидит, проникая он.

Тут вот какое дело. Просим прощения у читателя, но привести целиковый текст последнего по порядку печатания автора сборника Шелда (что-то он выбрал себе неудобоваримый для русского слуха псевдоним) не представляется никакой возможности, поэтому мы привели лишь несколько наиболее «ярких» строк из разных публикаций. И, хотя по собственному его признанию, он обнародовал уже более двухсот произведений, путь к качественным строчкам ещё очень и очень долог. Пока, во всяком случае, пауэрлифтер из него получается более приемлемый, нежели создатель рифмованных мыслей и чувств.

  Нет, никто не осмелится запретить складывать слова, получая от этого иногда наслаждение, нередко мучаясь и негодуя на себя за слабое, отдающее пылким графоманством письмо; но то, что хорошо в домашней обстановке, среди добродушных друзей, наконец, наедине с листом бумаги или компьютером, - в крепком переплёте на белоснежных сшитых страницах, говоря словами самого же Шелда: «Все люди разные, но здесь, / Мотив почувствуют один» …
                                                          ----------
  - А где же восьмое стихотворение, объявленное в заголовке этих заметок? – спросит внимательный к деталям пунктуалист.

  И верно – наша недоработка. Всё дело в том, что каждый из авторов, собравшихся под одной обложкой, посчитал душевной обязанностью и долгом перед спонсорами публикации выдать на-гора один и даже несколько текстов о Рассказове (только Еремеева дотянулась лишь до Чистого озера).

  В конце концов, по нашему рассуждению, стало ясно, что выбрать лучшее, «знаменосное» нужно из тех, что принадлежат авторству Землякова или Часовских, как наиболее зрелых. А затем подумалось, читающий сборник самостоятельно познакомится с ним; пусть же сам, без навязывания извне, выберет для себя лучшие строки о городе; в данном случае не так важны стиль и манера письма, сколь сконструированный авторами образ небольшого провинциального места, а каждый видит его, это место, по-своему, ему и будут сопутствовать те или иные признания в любви и нежности к Рассказову, близкие по духу и интонации.

  В завершение отметим, что, несомненно, некоторые из посвящений городу очень бы украсили пока гипотетический широкоформатный альбом фотографий рассказовских пейзажей, исторических картинок, жанровых сцен, заповедных мест, родных лиц наших земляков, который мог бы прекрасно исполнить М.Поликашин со товарищи.
                                                     ----------
  Обложка небесного цвета, прочно скреплённые листы, аккуратная печать, лёгкие рисунки знакомых рассказовских мест, фото… Такая книга, похоже, и через пятьдесят лет своим видом порадует глаз читателя. А будут ли её читать в том пока далёком будущем?
Теги: #поэзия #стихи #творчество

Ваши комментарии

Добавить комментарий
Городские истории
28 Декабря 2018, 15:20 Аппарат
21 Декабря 2018, 10:40 XV. Люди из Почёма
17 Октября 2018, 11:56 Жалоба
19 Сентября 2018, 15:52 Как рождаются заводы
25 Апреля 2018, 11:52 Сорок процентов роста
24 Января 2018, 15:07 70 лет как один год
25 Декабря 2017, 13:59 70 лет как один год
2 Августа 2017, 14:16 XIV. Базар, или Рынок.
29 Мая 2017, 13:58 Пока нет Маркса