Леночка.
Элегия.
  Ещё совсем подростком, она была очень живой, словно бы кружащейся в бесконечном танце, загорелые коленки так и мелькали в замысловатых па, а её русская, на первый взгляд неброская красота охватывала постепенно, но навсегда. Как привлекательно было глядеть на неё со стороны, особенно когда она тоже чувствовала чужой заинтересованный взгляд, и от этого становилась краше и нарядней даже в обычных девчоночьих платьицах и поношенных босоножках. Она была очаровательна. И местный её воздыхатель определил для себя, что вряд ли когда-нибудь ещё удастся столкнуться по жизни с подобной неодолимо желанной, лёгкой, захватывающей, бесконечно милой.
  Не надо было провожать Леночку долгим взглядом, как записных красавиц с немыслимо длинными ногами и заботливым осознанием своего непростого явления в эту уж слишком разнообразную жизнь, где хотелось многого и ничего не прощалось. Нет, кратко взглянув вслед ей, прищуривались, как от солнечного блика - как бы от этой вспышки спрятаться и как бы эту вспышку сохранить, - глаз не всегда выдерживал, а потом становилось даже как-то боязно: с чего бы такое? ведь в ней совсем незаметна шикарность будущей светской львицы или кукольный абрис порхающей златовласки. Всё вроде по-простому, по-русски, но до чего влекущее. И она знала про то, хотя, спроси Леночку напрямую, вряд ли могла как-либо внятно обрисовать свои ощущения и окружающие наслаждения от её лицезрения; просто знала, и всё.
  И что уж совсем не по-женски: практически никогда не пользовалась силой своей молодой плоти. Лишь иногда лукаво заглядывала в очи очередного потрясённого собеседника, и, как правило, тому долго помнилось её мимолётное жаркое очарование.
  Не может быть, чтобы эта прекрасная и мягкая сила возникла сама по себе. Скорее всего, нечто заложено было ещё её мамой, крепкой хлопотуньей, умеющей всё организовать и организоваться. Несмотря на медицинское образование, предпринимательская жилка жила в ней всегда, но передряги судьбы не дали развернуться ей в полную силу. Тем более дочки (а у Леночки была ещё младшая сестра), старенькая одинокая мама в недалёком селе требовали повседневной заботы и участия.
  И отец, редко унывающий, оставил след в её характере. От него она заимела некое непостоянство, в любви тоже. В конце концов, родитель завёл другую семью, ушёл туда окончательно, к некрасивой и молодой. Путь его прервался неожиданно и для него в чём-то даже победно: объясняться с кем-либо и стареть не случилось; нырнул в жаркий полдень, и холодная вода его упокоила. Горевали живущие, а он был всё также улыбчив и безответен.
  Сестра, хоть и помладше, оказалась натурой гораздо целеустремлённей и одновременно не менее привлекательной внешне. Сложности судьбы вынесли её на столичный простор. И даже ранняя смерть мужа не уклонила от поступательного движения карьеры. А дочка её, чудесное создание с басовито-нежным голосом, которую нужно было не только воспитывать, но и по-человечески, по-женски дружить с ней, оказалась той удивительно крепкой опорой, что не позволяла опустить руки и надолго раскисать.
  Леночкин первый муж – здоровенный парень – первое время никак не мог от неё оторваться. Но она знала свою натуру; родив пухлую дочку, поняла: надо что-то менять. Муж тоже понял и завёл любовницу, вскоре начав жить на две семьи. Медсестринское дело не давало Леночке развернуться; главное для Почёма – это значит торговать, чем – второе дело. Медсестра и торговка какое-то время уравновешивали друг друга; в конце концов, второе перетянуло относительной свободой и глухими надеждами на крупный куш, который временами начинал маячить у горизонта.
  Пока была жива мама (а её тоже затянула нескончаемая формула «деньги-товар-деньги»), у них обеих кое-что получалось. Регулярные поездки в столицу и окрестности, нескончаемая череда покупателей и присматривающихся, пот, обтекающий летом изнывающее тело, морозное дрожание чресл в холода неумолимо требовали некоей отдушины. Самое простое и доступное для Леночки – что-нибудь алкогольное, предпочтительно пенящееся.
  Вот тут на каком-то полустанке, в желании слегка забыться, прислониться к чему-то живому и подвернулся Петя. Откуда вынырнул и объявился в её жизни этот хохол без документов то ли потерянных, то ли отданных в залог, сейчас уже ни она, ни он не вспомнят. Ему было хорошо под её опекой, в тёплом изгибе предплечья и тела, да и ей надо было к кому-то приклонить голову.
  Уколы и дежурства, капельницы и пятиминутки в стационаре оказались окончательно заброшенными. Зато поездки за товаром стали всё продолжительней. Подружки и друзья - тоже оттуда же. У Пети прекрасная профессия – автомеханик, к тому же умел профессионально красить авто. Некоторое время пытался устроиться на постоянную работу, но ветреный характер и отсутствие документов (а восстановление их требует немалых усилий и денег – ни того, ни другого у него отродясь не бывало) свели едва начинавшиеся попытки на нет. Зато вместе посидеть за бутылочкой…
  Леночка решила прекратить регулярные поездки за сотни километров, обосновалась в прежней почёмской квартире, доставшейся от мамы. Петя и тут больше бездельничал и бродяжничал, нежели пытался трудиться. Она же выезжала на день-два куда-нибудь недалеко всё с той же торговлей.
Неожиданно родился Максим. Труднее стало вдвойне. Старшая дочь от прежнего мужа выросла, работала парикмахером, зажила своей жизнью, вышла замуж.
  Леночкин местный воздыхатель, заматерев, всё так же посвящал ей стихи, время от времени оплачивал копящиеся у неё коммунальные долги. Как-то она даже сжалилась над ним: оба остались при своих.
  Петин характер портился вместе с Леночкиной внешностью. Она то выгоняла его, то, жалея и прощая, возвращала. Он же стал мелочиться: у Леночкиного воздыхателя, с которым был в приятельских отношениях, периодически перехватывал по 15 рэ на автобус (а куда ехать-то?), тут же искренне объяснял, что просто ему приспичило выпить.
  Предпринимательская деятельность, отягощённая обязательными бумагами и отчётами в электронном виде, Леночке никогда не были по душе, а потом и вовсе стали не под силу. Двинулась по течению: нанялась на трикотажную фабричку, где строчила трикотажные трусы для разных возрастов.
  Долги всё туже стягивали петлю на её кармане. Она перестала отвечать на звонки с мобильника – там тоже совсем нередко и аккуратно напоминали о невозвращённом в срок. Ей стало жутковато глядеть на себя в зеркало. А когда выходила из обшарпанной ванны быстро топала босыми, некогда сильными, гладкими ногами, чтобы ненароком не разглядеть почти чужое тело в кривовато посаженной на стену отражательной поверхности.
  Удивительно легко растущие не по дням, а буквально по часам долги всё же заставили её продать трёхкомнатную квартиру. Перебралась в «двушку» с уныло скрипящими половицами. Денег полученной при этом доплаты хватило сделать косметический ремонт в новом жилье, отметить переезд, кое-что приобрести сыночку и замереть на шатком стуле в ожидании дальнейшего.
  Но вот дальнейшее всё никак не случалось, однако било упорно, больно и без надежды.
  Леночка устроилась на очередную швейную фабричку. Мешки под глазами покраснели, пальцы, когда-то ловко управлявшие массажными пассажами, стали побаливать. Хотелось, чтобы клещи ситуации хотя бы на время отпустили, - шила и жила не оглядываясь.
  Местный воздыхатель не забывал при случае про её коммуналку. Сначала Леночка присылала ему смс-ки с подбадривающим словом «о’кей», потом ничего не присылала и не отзывалась. А когда случайно дорожки их пересекались, старательно отворачивалась. Иногда её прорывало, она сама звонила и соглашалась, если он приносил горячительное; полстакана за полстаканом.
  Пётр периодически объявлялся, обнимал сына, вытаскивал пару сотен на пропой; горевали вместе, колотил не долго, но здорово, правда, следы спервоначалу были незаметны.
  Миша уже пошёл в школу. Надо было учить уроки. Холодно в груди – как же десять лет продержаться? В квартире половицы ныли всё натужнее. Единственное «лекарство» - помогало, но становилось всё дороже, потому что денег ни на что не хватало. И как-то машинально перешла на стаканчик-другой от продающих. Покупать не хотелось, да и не всегда было на что, но мужик с опущенными усами, в носках и галошах, давал в долг, который гасился временами, когда становилось совсем невмоготу, не снимая галош.
  Дальше поползли месяцы, как в туманной измороси, проясняясь странноватыми картинами только от выпитого. Иногда ей хотелось вновь стать медсестрой, свободной от мужей, склок и драк; даже дети не вызывали острого щемящего чувства невозвратности, опрятности и уюта. Прислонясь к нечистому оконному стеклу на кухне, замирала, глядя на мимо идущих прохожих с высоты второго этажа, как будто уже немного отлетела от людей, друзей, родных, по воробьиному перепархивая с ветки на ветку; долго так не продолжалось, натягивала нехитрую одежонку, спешила на фабричку.
  Недавно, зачем-то роясь в давно забытых бумагах, хранящихся в изношенной сумке, наткнулась на посвящённое ей стихотворение, удивилась по-девичьи, откровенно и победно:
    Е.
    В смятенье тел и в вольных ласках сильных рук,
    В минутах беспощадных странных обещаний,
    В замке повёрнутом, в горчащей в тон герани,
    В часах оторопелых бесполезных мук,
    В устах полуоткрытых, длящих яд и смех,
    В охрипшем до молчанья телефонном звоне,
    В тревожном сквознячке, притихшем на балконе,
    В ложбине шёлковой, влекущей властно в грех,
    В укромном часе, выкраденном у беды,
    В соседях, сникших от нескромности победы,
    В витой тропинке, перепутавшей приметы,
    Во вздохе, хоть ни в чём он нас не убедил,
    В вороньем грае, средь иззябнувших ветвей,
    В заботливой бессмыслице установлений,
    В скаженном окрике невинных вроде мнений,
    В извечном расставании у врат теней…

    … В любых словах, пропорциях, явленьях,
    Сияньем счастья здешнего маня,
    Скромнейшей вспышки не найти огня,
    Мельчайшей капли упоенья,
    И не сыскать вовек сравненья
    Трём сёстрам из стихотворенья
    Вдруг на бегу оброненного, робкого.
    Словно случайного: «Всего вам доброго».
  Порвала листок на мелкие кусочки – всё равно надо выносить мусорное ведро, и так оно стоит уже неделю…
  А воздыхатель время от времени названивал ей, в ответ или: «Абонент в сети не зарегистрирован», или брал трубку Миша и на вопрос, где мама, с отчаянием отвечал: «Не знаю».

Любите свою сказку. Сказку своей жизни. Жизнь каждого есть сказка, только один раз рассказанная в мире.     В.В.Розанов     Vestigia semper adora . Публий Папиний Стаций       Отцы и братие: еже ся где описал или     недописал, чтите, исправливая,
   Бога для,
некляните.

1.  
Всё, что связано с периодом от зачатия до рождения, для рядового человека так или иначе окутано тайной, даже если он прочитал кучу популярной литературы и законспектировал лекции профессионалов. Да и каждому хочется представить это не просто некими физиологическими действиями и процессами, а непременно примешать сюда нечто почти чудесное, что связывает нас с силами, объяснение которым можно найти только в вере.  

Совсем другое, когда в чутких руках мастера рождается какая-либо деталь, вещь. Мы видим весь процесс, нам понятны все действия, кажется, и мы смогли бы, но… Вот сделанное мастером, вот наше восхищение, и какая-то тонкая, но абсолютно реальная грань отделяет нас от того, кто сумел из неприглядной деревяшки вырезать очаровательную игрушку, собрать из старых, местами заржавевших пружинок и шестерёнок исправно тикающие часы, накормить нас невероятно вкусным блюдом.  

А рождение предприятия? Тут тоже присутствует некое таинство или процесс строится на сугубо практической основе: спрос рождает предложение, деньги-товар-деньги, производственные отношения, теория прибавочной стоимости? Трудно дать однозначный ответ, хотя бы потому, что дело создания не так уж часто имеет своих аккуратных и дотошных хроникёров. А спустя многие и многие десятилетия все начала становятся зыбкими, неуловимыми в деталях, которые, в конечно итоге, и определяют результат рождения.  

2.  
Владимир Карпович Дмитриев прожил недолгую жизнь. В молодости получил блестящее образование, окончив юридический факультет Московского университета (там тогда преподавали и политическую экономию), знал несколько иностранных языков и, что для того времени не совсем характерно, прекрасно владел математикой, в том числе статистическим анализом. Но, повторим, жизнь в её практическом, бытовом смысле не удалась. Он заболел туберкулёзом и, как не сопротивлялся, отчаянно нуждаясь и до конца продолжая заниматься научными исследованиями, умер 45-летним в 1913 году.  

«Удивительная полуотшельническая жизнь, полная глубокого трагизма и в то же время отмеченная печатью своеобразной красоты», - так сказал о нём П.Б.Струве, известный учёный и общественный деятель того времени, который, кстати, дружил с Дмитриевым с гимназических лет.    

Остались от Дмитриева два солидных труда и полтора десятка статей.  
А спустя многие десятилетия оказалось, что в своих научных изысканиях он, как написал, например, профессор Кембриджского университета Д.М.Нути в 70-е годы уже XX-го столетия, предвосхитил и очень точно сформулировал целый ряд положений и технических приёмов, составляющих существенную часть современной экономической науки, создал оригинальный вариант теории конкуренции.  

Как свежо и честно звучат дмитриевские утверждения, что неограниченная конкуренция неизбежно тянет за собой издержки от потерь производства, избыток запасов, недогрузку мощностей, чрезмерную рекламу. И, наоборот, при монополии народного хозяйства переплата потребителем сверх необходимых издержек поступает в распоряжение монополиста, то есть государства. Условия неограниченной конкуренции отнюдь не обеспечивает согласованности в действиях производителей товаров. Более того, свободная конкуренция с точки зрения макроэкономики по определению затратна. «Невидимая рука» рынка не в состоянии создать в ней гармонию. Плохо знают историю и теорию нынешние чубайсы, люлюкаевые и прочие орешкины!  

Нас же интересует книга этой незаурядной личности под названием «Критические исследования о потреблении алкоголя в России», где мы найдём первостатейной важности факты и факторы, объясняющие подъём и расширение винокуренной промышленности в 70-е годы XIX века. Попробуем из 300-страничной монографии извлечь несколько примечательных для нашей темы моментов (курсив означает прямые цитаты).  

По высоте потребления водки в 1-й половине 80-х годов XIX века Россия занимала середину между главными государствами Западной Европы и Сев.-Амер. Соед. Штатов. Так что и тогда никакой пьяной в целом России не существовало – всё гораздо сложнее. Во всяком случае, и Германия, и Швейцария, и Франция, и некоторые другие страны были в этом вопросе покруче Российской империи. Правда, не надо забывать при этом о структуре потребляемых продуктов: одно дело – пиво или вино, другое – водка, а также об уровне жизни, в том числе и об ассортименте и качестве продуктов.  

Но даже если взять потребление только водки, считающейся исконно русским напитком, по данным 1894 года, Россия находилась, подчеркнём, лишь в конце первого десятка «цивилизованных» стран.  

В этой связи не откажем себе в удовольствии привести высказывание замечательного русского историка Н.И.Костомарова: «Простой народ пил на Руси крайне редко: ему разрешали сварить пива, браги и мёда и погулять только в праздники… Так было на протяжении многих веков, вплоть до того времени, когда Иван Грозный в середине XVI в. реализовал идею, возникшую у него во время похода на Казань: повелел построить в России кабак. Борис Годунов повсеместно начал открывать кабаки – сделал из водки важную статью дохода. И только после того, как вино стали продавать от казны, когда к слову «кабак» приложили эпитет «царёв», увеличилось и количество пьяниц».

Потребление спиртных напитков тем ниже, чем интенсивнее земледельческий характер хозяйства. И тут же точнейшее наблюдение: раз эксплуатация земли принимает характер капиталистический – размер землевладения уже не стоит в обратном отношении с высотой расходов на спиртные напитки. Напомним читателю, что цитируемое исследование проводилось в самом начале 20-го столетия, когда призрак коммунизма и его теория являлись во многом маргинальной отраслью общественного сознания. Всякий момент, способствующий процессу «раскрестьянствования» повышает % действительных потребителей алкоголя в общей массе населения района.  

Назовём вслед Дмитриеву специфические черты сугубо русской жизни. Влиянием свадеб в значительной степени объясняется явление увеличения или по крайней мере отсутствия заметного сокращения потребления водки в районах, сильно пострадавших от недорода. Свадебное угощение, стоящее 70 рублей (данные 1891 года – для сведения: цена верховой калмыцкой лошади тогда доходила до 104 рублей, а обозные стоили в 2 раза дешевле), считается убогим, гости остаются таким угощением недовольны. К этому надо прибавить, что водка выставляется согласно требованиям обычая не только во время самой свадьбы, но и в различные другие моменты, связанные с ней: «сватовство», «высватать-запить», «пропой», «сговор», «княжий обед» и пр.

А вот замечание, абсолютно приложимое и к нашему времени: без опасения можно сказать, что чем больше население затрачивает на пропой, то тем хуже его материальное положение и наоборот, то есть экономическое благосостояние населения находится в обратной зависимости от «пропойного» образа жизни.  

Выдержка, приведённая далее, характеризует положение, как бы сейчас назвали, с коррупционной составляющей алкогольных продаж; хотя описываемый период времени на полтора десятка лет отстаёт от центральной точки нашего повествования, но почитайте – так ли уж всё кардинально изменилось даже за полтораста лет! Для большей части Великороссийского района (где расположена и Тамбовщина) питейное дело после падения откупов естественным образом осталось в руках прежних лиц, обратившихся из откупщиков в «монополистов». Бороться с ними было некому, кроме таких же откупных тузов, но те сами имели свою «сферу влияния». Для человека «со стороны» бороться с уже организованным «учреждением», захватившим торговлю во всех сколько-нибудь бойких пунктах, располагавшим штатом привычных к делу торговцев и прочих служащих, наконец, успевших за время откупов завязать дружеские связи (оплачиваемые соответствующими суммами) со всеми лицами администрации, было предприятием непосильным. Известнейший в России исследователь «жизнедеятельности» кабаков И.Г.Прыжов приводит конкретные цифры. Губернатору (при откупах) уплачивались 3 000 р. + 1 200 р. (на «канцелярию») = 4 200 р., полицмейстеру – 1 200 р., секретарю полиции – 300 р., далее, частным приставам – 720 р., квартальному надзирателю – 300 р. и т.д. Правда, ныне нет таких должностей, за исключением губернатора, но чиновники никуда не делись!

На примере новейшего времени (влияние казённой продажи) мы видим, что увеличение алкогольной смертности (острых отравлений) возможно даже наряду с сокращением душевого потребления алкоголя, раз только возрастает количество высокоградусного спирта, попадающего в народное обращение. Другими словами, крепость алкогольных напитков, потребляемых населением, действует гораздо больше на медицинский негатив их «использования» по прямому назначению, нежели сокращение душевого потребления.  

Обратите внимание на следующий тезис из книги Дмитриева, наглядно отражающий степень профессионализма сегодняшних региональных властей. Мы должны признать, что при всём желании мы не можем, не насилуя фактов, привести ни одного положительного доказательства в пользу непосредственной зависимости между ценой алкоголя и спросом на него со стороны потребителей. И вообще, ограничительные правила, если оказывают влияние на динамику потребления алкоголя, то в самой скромной доле. Как на этом доказательном фоне выглядит запрет в сегодняшней Тамбовщине продажи алкоголя в некоторые праздничные дни? Гуляй, Вася! – но в будни, в рабочее время; а по красным датам читай книжки, интернет-информацию, гляди в телевизор и пей чай с пирожками.  

В дополнение к сказанному: и опыт, и теория учат нас, что спрос есть некоторая функция цены, но тот же опыт (а равно и теория) говорит нам, что функция эта, как общее правило, прерывистая и при том ограниченная известными пределами.  

На основании непосредственного сопоставления данных о движении душевого потребления спиртных напитков и о колебаниях урожаев, можно сделать вывод, что выдающиеся урожаи и выдающиеся недороды оказывают на динамику душевого потребления спиртных напитков совершенно одинаковое влияние. Процесс сокращения потребления спиртных напитков (в конце XIX столетия в России) шёл своим неизменным ходом независимо от колебаний урожаев. Тщательное рассмотрение динамики душевого потребления спиртных напитков (за тот же период) приводит нас к выводу, что общераспространённое положение о тесной зависимости между высотой душевого потребления данного года и высотой урожая того же, или – по иным версиям – предыдущего года является чистейшей petition principia .  

Ни колебания урожаев, ни последовательные повышения акцизных ставок не отразились сколько-нибудь заметным образом на движении душевого потребления спиртных напитков. Как говорится: пил, пью и буду пить.  

И рядом талантливейшая догадка. Правильность колебаний и продолжительность периода колебаний невольно заставляют остановиться на мысли, что в основе движения душевого потребления лежит повторяющаяся смена периодов депрессии и оживления, характерная для циклического хода капиталистической промышленности.

Сформулированные Марксом законы капиталистического развития с их неизменными кризисами и оживлениями, оказывается, не являются тайной за семью печатями для глубоко разбирающегося в экономике исследователя начала XX века. Поэтому вполне справедлив был следующий вопрос Дмитриева: действительно ли изменение отношения между ценой продукта и покупательными силами потребителей является единственным, или хотя бы преобладающим способом воздействия экономических моментов на потребление?  

Босяк в бюджете которого расход на водку составляет 95% всего прихода, представляет собой лишь последнюю ступень лестницы, начало которой коренится уже в деревне, тронутой процессом дифференциации (для тех, кто учился в советское время, логичней было сказать о классовом расслоении деревни); бюджетные исследования с несомненностью показывают, что расход крестьянской семьи на спиртные напитки тем выше, чем ближе стоит эта семья по своему экономическому положению к крайним типам, выделенным из крестьянской массы процессом дифференциации. Этими крайними группами являются: с одной стороны – сельский буржуа, с другой – безземельный сельский пролетарий, и в этих-то двух группах расход на спиртные напитки достигает своего максимума, понижаясь по мере приближения к группе «рядового» крестьянства.  

Как всё в жизни интересно закручено. Общинное крестьянское землевладение, кроме всего прочего, приучало, заставляло, принуждало члена общины ограничивать себя в употреблении спиртного. Но стоит в эту среду проникнуть товарно-денежным отношениям, как и крепкие спиртные напитки не остаются к данному изменению безучастными.  

Теперь взгляд на пролетариат с точки зрения потребления им алкоголя (данные перелома веков). Рабочие тратят на водку не меньше 1/3 всего своего бюджета. Расходуя в среднем на стол (за исключением чая и сахара - к этим продуктам мы ещё вернёмся), всего около 40 рублей в год, они расходуют на водку до 70 рублей.  Для рабочего вполне возможно и дальнейшее повышение расхода на алкоголь за счёт уменьшения расхода на чай и сахар, да и остальная часть бюджета рабочего (почти поглощаемая расходом на одежду) является, в отличие от основной части крестьянского бюджета (состоящего из расходов на предметы первой необходимости в прямом смысле слова), весьма эластичной и допускает ещё дальнейшее повышение расхода на алкоголь.  

Тут и про женщин сказаны очень точные слова. Освобождаясь от домашней опеки и получая возможность по личному усмотрению распоряжаться выработанными деньгами, - крестьянская женщина далеко не всегда проявляет достаточную воздержанность. Далее ещё более жёсткая оценка. Злоупотребления алкоголем, наблюдавшиеся среди крестьянских женщин, выброшенных нуждой из привычных деревенских условий на городскую мостовую или в сутолоку крупных центров найма на полевые работы, где не диво растеряться и опытному человеку, - являются отнюдь не случайными фактами, а неизбежным следствием векового рабства женщин.

Каким же образом должно отражаться вырождение населения на отношении этого населения к спиртным напиткам? Мы знаем, что вырождающиеся семьи дают обычно значительный процент алкоголиков, то есть лиц, имеющих болезненное влечение к алкоголю. Такие лица, раз дорвавшись до алкоголя, не могут (по собственной воле) оторваться от него, пока не напьются до полной потери сознания. Поэтому на первых порах повреждение нервно-психического здоровья населения (под влиянием вырождения) при том (спорадическом) способе потребления алкоголя, который господствует среди масс трудового крестьянства (изредка, но много), должно выразиться некоторым повышением общего потребления, но уже в следующем поколении, по мере того, как вырождение принимает характер наследственного зла, на первый план выступает другой момент: понижение сопротивляемости организма под влиянием наследственного алкоголизма. Вырождающаяся от водки часть нации приводит к парадоксальному снижению потребления алкоголя!  

Иная сторона того же явления, если изменится способ потребления, обратившись из спорадического (приуроченного лишь к определённым моментам и случаям жизни) в привычно-регулярное. При этом последнем способе «граница опьянения» не играет уже существенной роли. Тут цель потребления – не забыться, а дать нервам привычное возбуждение, без которого организм чувствует себя ненормально (при вышерассмотренном способе потребления о привычном возбуждении не может быть речи уже вследствие больших промежутков, обычно разделяющих моменты потребления, или, точнее, злоупотребления спиртными напитками). Между тем никто не испытывает такой потребности в постоянном искусственном возбуждении нервной системы, как именно дегенераты, неврастеники (с неустойчивым настроением) и поэтому никто легче их не втягивается в привычное потребление спиртных напитков. Иногда кажется, что такие дельные и точные оценки потребителей алкоголя в чём-то основаны на личном, не только теоретическом и статистическом, знании нашего исследователя.  
А причём тут чай и сахар, которым наш экономист-виртуоз посвятил немало страниц этого своего труда? Но вы вдумайтесь в следующие строки. Каждый момент, усиливающий приток населения из деревень в городские и фабрично-заводские центры, отражается на цифрах среднедушевого потребления чая и сахара решительным подъёмом. Если забежать на пару десятилетий вперёд, то, согласно предельно точным по тем временам расчётам Дмитриева, на динамике душевого потребления чая резко отразилось стимулирующее влияние неурожая 1891-92 годов: в течение 1880-х годов душевое потребление чая систематически падало, а с 1891-го голодного года начинается его систематический рост (и рост весьма интенсивный). Оживление промышленности во вторую половину 1890-х годов в общем отразилось и на потреблении чая значительным подъёмом.

Разные по своей «природе» продукты, но при правильно используемой аналитике позволяют глубоко заглядывать в суть общественно-экономических процессов. Насколько мы могли восстановить картину изменений душевого потребления чая и сахара за рассматриваемый период, картина эта вполне оправдывает те наши априорные соображения, из которых мы исходили выше при объяснении загадочного с первого взгляда стимулирующего влияния на потребление алкоголя и других предметов непервой необходимости, выдающихся (по своей интенсивности и экстенсивности) неурожаев, действовавших на уже расшатанную предыдущим сельскохозяйственным кризисом деревню.

Классовые подвижки, возникшие в российском обществе тогда, могут доказать и изменение пропорции сахар/чай за 1880-е и первую половину 1890-х годов. Рост потребления сахара и чая (равно как и приостановка падения душевого потребления алкоголя) в 1891-1892 годах, который никак не может быть объяснён повышением в эти годы народного благосостояния (или хотя бы приостановкой падения этого благосостояния), был следствием именно массового перехода крестьян-земледельцев в ряды индустриально-городского пролетариата.  

И, наконец, самый громкий аккорд этого исследования. Решающим моментом, определяющим у нас уровень потребления в стране алкоголя, является не «Господин Урожай», а, уж если употреблять образное выражение, - «Господин Капитал»: всякое торжество капитала, всякое распространение его власти на новые массы крестьян, вышедших по своей ли воле, или в силу необходимости из-под «власти земли», отражается на уровне душевого потребления алкоголя повышением этого уровня, как бы при этом не складывались прочие обстоятельства, - в том числе и результат урожая; наоборот, всякая остановка в поступательном движении капитализма, а тем более попятное его движение, хотя бы лишь временное, под влиянием кризиса, вызывает застой в потреблении алкоголя или даже падение среднего уровня его потребления ы стране.  

После такой чеканной формулировки обычно говорят: больше добавить нечего. Но мы возьмём на себя смелость и всё же попытаемся её дополнить. Дело в том, чем нынешняя деревня и её нерадужные, прямо скажем, перспективы существенно отличаются от тех, которые исследовал на предмет алкоголя Дмитриев. «Упоительные» - не в смысле, конечно, «вечера» из навязшей в зубах песенки -  деревенские дни и ночи ныне обусловлены в определяющей мере отсутствием позывов и просто нежеланием к потной трудовой деятельности. Весьма и весьма скромные пенсии, мелкое натуральное хозяйство, «умелые руки» по части самогонных аппаратов и различных настоек… Как хотите, но это тоже «Господин Капитал», сжирающий последние остатки крестьянского быта и бытия!    

3.  
Обратимся к свидетельству ещё одного замечательного человека, известного неизмеримо более, чем В.К.Дмитриев. И хотя его выводы основаны на наблюдениях за российской действительностью на расстоянии немногим менее двух десятков лет от того времени, когда произойдёт событие, которому, собственно, посвящены данные заметки, никаких кардинально быстрых перемен в ту эпоху не совершалось, по крайней мере, в нашем вопросе за исключением, пожалуй, замены откупов акцизами.  

Новое действующее лицо – действительное выдающееся. Зовут его Николай Семёнович Лесков. Может, не все вот так сразу навскидку вспомнят его потрясающую по искусности и тематике прозу. Но стоит прочесть хотя бы пару-тройку его произведений – «Запечатлённый ангел», «Соборяне», «Очарованный странник», «Левша», наконец, многое-многое другое – этот восхитительный талант навечно войдёт в память и сердце любого русского человека.  

Мы обратимся к самому раннему периоду его журналистской деятельности, как он сам говорил, первым пробам пера. Именно в 1860 году им написаны и тогда же напечатаны в периодических столичных изданиях статьи: «Несколько слов о местах распивочной продажи хлебного вина, водок, пива и мёда», «Вопрос об искоренении пьянства в рабочем классе» и, самая интересная и объёмная, «Очерки винокуренной промышленности (Пензенская губерния)». Пензяки, естественно, и тогда граничили с Тамбовщиной и не очень-то отличались от наших земляков по условиям жизни и менталитету, посему многие факты и аналитика, приведённые Лесковым, вполне приложимы и к винокурению Тамбовской губернии, то бишь к основной теме этих заметок.

Познакомимся с некоторыми лесковскими мнениями подробнее (курсивом вновь обозначим прямые цитаты). Главный мотив, который подчёркивается автором, звучит уже в эпиграфе к Очеркам: «Винокурение, важное само по себе, как отрасль промышленности, в России имеет ещё большую важность, если смотреть на него с точки зрения наших земледельческих интересов».

Обращаясь к винокурению великороссийских губерний, мы должны заметить, что оно пользуется особыми преимуществами, дарованными ему нашим правительством.

Винокурение предоставлено правительством только известному сословию помещиков-землевладельцев, свободно от всяких налогов и пользуется кредитом от казны. Недовольство таким порядком со стороны автора статьи понятно; тем более, он считает, что не было нужды делать винокурение привилегией одного сословия, большей частью не владеющего денежными капиталами, необходимыми для такого производства. Нет сомнения, что не встретилось бы недостатка в людях, которые, обеспечив правительство залогами, произвели бы это дело своими средствами. Мнение осталось на довольно длительное время благим пожеланием.

Но вот иная сторона того же бизнеса; развитие винокурения – не только технология производства хлебного вина (спирта и в дальнейшем водки), но и средство к размножению скотоводства, возвышению земледелия, а отсюда многостороннего улучшения народного хозяйства.

Значительное развитие винокурения в Пензенской губернии (а мы с вами однозначно изложенные ниже факторы можем отнести и к Тамбовской) вытекает из местных условий: a ) обильного хлебородия большого числа уездов – один к одному и Тамбовщина; b ) затруднений, встречаемых в сплаве хлеба из этих мест к хлебным рынкам. Действительно, как хлеб при товарном производстве перемещался по огромной стране тогда? С давних пор самым удобным и дешёвым оставался речной транспорт, позволявший относительно безопасно перевозить большое количество грузов. Объём перевозок при его этом значительно превосходил сухопутную торговлю. Низкие скорости передвижения по рекам с лихвой окупались величиной грузоперевозок, если их сравнивать с гужевым транспортом. Тем более, строительство недорогих пристаней и складских помещений можно было успешно решить на местном уровне и относительно недорого, чтобы впоследствии компенсировать затраты доходами, полученными от торговли. Большинство рек в Центрально-Чернозёмном районе были свободны ото льда до 8 месяцев в году. Недаром Моршанск с его полноводной Цной оказался крупнейшим перевалочным пунктом хлеба в Тамбовской губернии. Но сплавных рек на все уезды не напасёшься; c ) изобилия строевого и дровяного леса при относительно малом на него требовании, опять же, как и у нас; мощный Цнинский бор давал качественную сосновую древесину для строительства судов; d ) мелководия сплавных рек, не благоприятствующих хлебной торговле. Одной Цны, повторим, на всю Тамбовскую губернию явно не хватало; ни один из даже больших её притоков не использовался для серьёзного торгового судоходства.

Развивающееся в Пензенской губернии винокуренное производство, несмотря на то что в последние 10 лет оно значительно увеличилось, всё-таки не превышает 1/8 доли той цифры, которую казённая палата определяет силу здешних винокуренных заводов. Хотя преувеличение против реальной мощности спиртовых заводов в тот период не вызывает сомнения, однако ж и на имеющихся аппаратах можно было выпускать готовой продукции значительно больше.

Полезно для нашей темы описание Лесковым отдельных технологических операций винокурения, опять же вполне приложимое и к тамбовским винокуренным заводам. Государственная монополия в торговле осуществлялась следующим образом. Заподряд вина (договор между владельцами винокуренных заводов и казною или частными лицами на поставку определённого количества вина) совершается заводчиками в казённых палатах (сейчас бы сказали в областных финансовых управлениях) в определённые для каждой губернии сроки, по ценам, назначенным министром финансов, сообразно с справочными хлебными ценами тех или других губерний. И никакой частной отсебятины!

Дрова (а за счёт чего же ещё добывать технологическую энергию?) заготовляются покупкою дровяного леса на сруб в казённых лесных дачах или у частных владельцев, всегда из первых рук (как это они обходились без посредников? нынче и скрепку канцелярскую впрямую не приобретёшь). Сажень дров с вырубкою и доставкою на месте обходится заводчикам от 1 до 3 рублей серебром. На выкурку каждой тысячи вёдер полугара потребляется около 10 сажен. Поясним: сажень дров (сажень кубическая) – а длина сажени равна трём аршинам (2,13 м); полугар - эталон крепости водки в Российской империи (около 38 % спирта по объёму), наиболее надёжным считалось измерение, сделанное в серебряной отжигательнице, отсюда название «серебряного полугара»; ведро - основная единица жидкой вместимости, используемой для спирта, составляла 12,3 л.

Процесс винокурения производится приспособленными винокурами из крепостных людей заводовладельца (а крепостному праву в период опубликования статьи жить осталось всего-то годок) или лицами свободных сословий, специально занимающихся этим делом. Они обязывают дать заводчику не менее 8 ведер полугарного вина из куля муки 9-пудового веса и получают за производство винокурения от 1 до 1 1/2 копеек серебром с ведра вина, а за выкуренные свыше обязательных 8 ведер по 15 копеек серебром за каждое ведро.

В найме людей с специальными техническими познаниями у нас пока встречается много затруднений, а без основательного и опытного надзора усовершенствованные аппараты портятся, и дело останавливается. Вообще, оборудование на таких заводах не было сверхсложным, но и более-менее современное уже требовало профессионального к себе отношения, а спецов не хватало, поэтому обходились примитивным набором, с которым обращались по навыку.

Доставка заподряженного вина производилась в деревянных бочках в 40 или немного более ведер каждая. Доставка осуществлялась водным путём, а также санным (поскольку курилось вино, как правило, в зимний период).

 Деньги за вино получают обыкновенно в 3 или 4 раза из уездных казначейств, по выбору самих заводчиков при заключении с казною контрактов. Эти разы определяются условиями контракта и последующим перемещением произведённого продукта от производителя к потребителю. Пензенские (и не только, конечно, пензенские) заводчики, исключая казённых подрядов, часто заподряжаются выкурить условное количество вина комиссионерам откупщиков, имеющих право приобретать вино хозяйственным образом.

Тему откупа – а это отдельная для России «песня» - мы опустим, поскольку с 1861 года откупная система была заменена акцизом.

Далее Лесков приводит расчёты, согласно которым себестоимость ведра вина (то есть спирта) обходилась производителю в то время от 70 до 80 копеек серебром в зависимости от места доставки.

В чём же выгода от винокурения? Во-первых, оно даёт производителям значительные барыши от продажи самого продукта. Напомним, что и государство при откупной продаже вина получало от откупов около 40% (вовсе не шутка!) общего дохода. Это, как говорится, само собой. Но выгода отнюдь не ограничивалась доходом от реализации. Барда, получаемая в виде остатка после сгонки спирта из винной браги, даёт во всё время винокурения доброкачественный корм для лошадей, рогатого скота и свиней и тем самым, очевидно, способствует развитию скотоводства. Положение, правда, осложняется тем, что барда поступает частью в продажу для пригонного скота, а большая её часть, не находя потребления и портясь, выливается в реки. А дело-то по продаже барды выгодное: от каждого затираемого (то есть идущего на производство спирта) куля, смотря по качеству хлеба и способу винокурения, получается от 1 1/2 до 2-х бочек барды. И ценится она совсем неплохо 15-23 копеек серебром за сорокаведерную бочку.

Но и это ещё не всё. Хлеб, остающийся от местного потребления, не находил бы себе выгодного сбыта, и трата, необходимая для перевозки хлеба к сплавным пунктам, падая на производителя, значительно понизила бы его доход. Вывод спорный, учитывая данные, приведённые В.К.Дмитриевым.

Далее - а это уже однозначно - винокурная промышленность, принимая хлеб прямо из обрабатывающих его рук, освобождает хлебопроизводителей от соответственной уступки в цене при продаже хлеба хлебным торговцам. В результате, по подсчётам Лескова, за 10 лет сэкономлено пензенскими 7,3-9,0 миллионов рублей серебром.

Выгоды, предоставляемые винокурением рабочему классу людей, чрезвычайно важны, как потому, что винокуренное дело требует большого числа рабочих рук, так и потому, что оно занимает их во время, свободное от земледельческих работ (большей частью зимой).

Есть в этом деле и такая – инвестиционная, как бы сказали сейчас, - привлекательная составляющая. Незначительный капитал, употреблённый на устройство заводов (завод на 100 тысяч вёдер выкурки обходится от 15 до 20 тысяч рублей серебром), и немногосложный труд заводчиков вознаграждён щедро, и правительство, приобретая у них вино всегда по сходной для себя цене, достигало своих финансовых интересов.  

Полная идиллия? Да вот крестьянину такой она вовсе не казалась. Как средство к заработку, она вносит в домы крестьян известный денежный достаток, но нимало не отражается на их полевом хозяйстве, потому что район, в котором возможно зимнее продовольствие скота бардою, не простирается далее 10 вёрст вокруг завода. Денежный заработок при упадке своего хозяйства крестьяне употребляют на покупку хлеба и прочих продуктов.

Владельцы крупных винокуренных предприятий стремятся захватить побольше заподрядов в казну, однако о рациональном и многоотраслевом хозяйстве, где наряду с выкуркой эффективно действуют сельскохозяйственные (растениеводство и животноводство) отрасли, позабывают.

В заключении своих рассуждений Лесков отмечает преимущество заводов средней величины пред заводами огромных размеров, указывая на то, что на небольших заводах как-то чаще достигают больших выходов вина из данного количества хлеба с меньшим притом употреблением топлива. Но тут можно заметить умолчание того факта, что и тогда коррупция в самых разных своих проявлениях жила и процветала.

Не менее любопытны мнения автора о местах продажи алкоголя. Приведём небольшую выдержку. Ведро очищенной водки, продающееся в питейных заведениях (самый низший уровень, так сказать, общественного потребления этого зелья) по 10 рублей серебром, в трактирах продаётся по 40-60 рублей серебром… Плотник, штукатур или землекоп, получающий 15 рублей в месяц, квартиру и хозяйские харчи, может выпить в кабаке крючок очищенной водки (чарка (1/100 ведра, или 0,12299 литра) в виде крючка, висевшая на ендове (широком сосуде с отливом или носком, для разливки питей; медной посудине в виде чугуна, с рыльцем – так поясняет В.И.Даль), покупатель сам черпал напиток) за гривенник и за 12 коп. бутылку пива; а чиновник, учитель, бедный студент и всякий другой человек, числящийся в высшем слое общества, но снабжённый средствами, скуднейшими заработками землекопа, платит за четверть крючка водки 15 коп., а за бутылку пива от 25 до 40 коп., потому только, что он пьёт их в трактире.

И последнее, на чём хотелось бы остановить внимание нынешнего читателя из размышлений полуторастолетней давности. Ни мор, ни глад, ни огнь и меч двунадесяти язык не ознаменовали так своих губительных нашествий на нашу отчизну, как укоренившийся у нас страшный порок пьянства – пьянства буйного, дикого, отвратительного и иногда обессмысливающего наше чернорабочее сословие.

Чувствуете, как близки эти слова к математически точным выводам В.К.Дмитриева? Высокая цена хлебного вина в некоторой степени сама доводит народ до неумеренности, ибо известно, что человек, не имеющий возможности капитализировать свой заработок, делается равнодушным к сохранению своих добытков, а всё остающееся за удовлетворением первых своих потребностей употребляет на удовлетворение своим порочным желаниям. Велеречиво сказано, а верно!  
4.
Наше затянувшееся предисловие, или общий обзор темы при участии очень квалифицированных собеседников – называйте, как хотите, - думается, позволил читателю обрести прочные знания того факта, что 70-е годы XIX в. во многом способствовал росту винокуренной промышленности. Исследователи хозяйства Тамбовской губернии того времени чётко подтверждают это мнение.  

Земледелие, соединённое с винокуренной промышленностью, представляло образец одной из наиболее выгодных форм интенсивной сельскохозяйственной культуры, о чем мы уже успели узнать из предыдущих строк. До 70-х годов на винокурение шёл исключительно хлеб, но с этого времени, вследствие его вздорожания, спирт стали гнать и из картофеля, отчего доходность производства ещё более возросла. В 1877 году, например, главным сырьём для выкурки спирта явился именно картофель, культура которого являлась весьма рентабельной во многих отношениях. Отход винокурения, та самая барда, несомненно способствовал увеличению кормовой базы животноводства.  

Как было не прислониться к такому выгодному делу?! Поэтому винокурение с давних пор было излюбленной отраслью хозяйства крупных землевладельцев, причём, как мы это уже знаем, они встречали поддержку государства, заинтересованного в продаже водки населению и в укреплении хозяйственной мощи своей главной опоры – помещичье-купеческого класса.  

Отличительная особенность чернозёмных областей - плодородная почва и отсутствие недостатка в лугах - устраняли острую потребность в винокурении для целей сельскохозяйственных (животноводческих). Размашистость от богатства окружающего мира, в частности, породила пренебрежение настоящей предпринимательской последовательностью и всесторонностью в деле ведения хозяйства.  

Открывавшиеся в этих губерниях винокуренные заводы являлись преимущественно чисто коммерческими предприятиями с объёмом выкурки спирта от 50 до 600 тысяч ведер в 400. То есть устраивались они почти исключительно в целях извлечения от продажи спирта прибыли, причём барда большей частью вовсе не утилизировалась и, при тех больших количествах, в которых она получалась, и не могла в то время, по местным условиям, использоваться полностью. Но владельцы винокуренных предприятий этой проблемой не заморачивались, цель у них, как было уже сказано, была иная. А барда без зазрения совести спускалась в речки и овраги.

Приведём некоторые сведения по винокурению того времени согласно официальным губернским источникам.  

За 1876 год по Тамбовской губернии по значительности оборотов первенство занимали винокуренные заводы (11 255 280 руб.), или 67,6% оборотного капитала всех фабрик и заводов. Шутка ли, две трети всех продаж по губернии, которая тогда занимала гораздо большие, нежели сейчас, территории, падает на спирт (Липецк, к примеру, был всего лишь её уездным городком; в 1862 году там насчитывалось 834 двора с 11659 жителями – вполне сопоставимо с населением тогдашнего Рассказова!); это говорит не только о значимости продукта, но и о «чистоте» от крупной промышленности Украйны (как когда-то называли и тамбовские края).  

По сведениям Тамбовского губернского механика К.В.Кюзеля (с ним мы ещё встретимся) в том же году на 15 винокуренных заводах выкуривалось ежегодно спирта, по расчёту на полугар, 1 800 000 вёдер, на что употреблялось ржаной муки около 1 625 000 пудов, расходовалось дров 4 500 кубических саженей. Рабочих числилось на 15 предприятиях - 570 человек на жалованье от 5 до 8 руб. в месяц на собственном содержании. Мастеровых – 18 человек с жалованьем от 15 до 50 руб. в месяц и 3 машиниста с жалованьем от 25 до 35 руб.  

А поступило в 1876 году в казну акциза с питей 4 368 440 руб. 771/4 коп. – точность какая (на 622 581 руб. 76 коп. меньше против предыдущего года). Главной причиной упадка питейного дохода, как объясняли губернские власти, - значительное уменьшение потребления вина вследствие крайне неблагоприятного экономического положения населения и в особенности крестьян, как главных потребителей вина, от неурожая хлебов в последние два года, падежа скота, отсутствия посторонних заработков и застоя хлебной торговли по неимению запроса на хлеб из заграницы. Обстоятельства эти в связи с ограничением кредита в банках создали полное безденежье в населении и падение цен на хлеб, несмотря на его неурожай. Эти выводы, не забудем, надо принимать с поправками на анализ В.К.Дмитриева.

Для розничной продажи алкоголя тогда существовала патентная система. Вот какие результаты её функционирования всё в том же 1876 году. Уменьшение в патентном сборе (496 956 руб., менее на 17420 руб., все лишь на 3,5% - опять вспомним Дмитриева) произошло по случаю сокращения мест продажи напитков от высоких цен на патенты, что и доказывается тем, что питейных домов, на которые существует высшая цена патентов, открыто было в 1876 году против прошлого менее на 237, и, напротив, – заведений с патентами гораздо низших цен открыто было против 1875 года более на 135. Так что с точки зрения розничного потребления горячительного никакого существенного снижения не произошло, да и не могло произойти.

Особенность того времени - питейная торговля в селениях отдавалась по приговорам сельских обществ в одни руки, преимущественно содержателям оптовых винных складов, открывающих питейные заведения в сёлах на имя своих сидельцев (продавец в казённой водочной лавке). Причём общества, хотя не гласно, брали за выдачу приговора с открывающихся заведений высокую плату. Бизнес есть бизнес, и даже в сельских общинах он просовывал свои нечистые руки в их каждодневную жизнь.  

В Тамбовском уезде в том же 1876 году производительная деятельность винокурения усиливалось, этому благоприятствовало понижение цен на хлеб. Винокуренных заводов было 9 (32,1% к общему числу заводов и фабрик в уезде), сумма производительности – 1 675 630 руб. (53,8%, чувствуете разницу: треть общего количества промышленных заведений и более половины выручки), число рабочих – 405 (12,7% от всего количества рабочих, а это ещё один плюс винокурения: относительная малочисленность рабочего состава, выгода очень приличная).  

Такое положение винокуренных заводов подтверждается и 1875 годом: на винокуренные заводы губернии по оборотному капиталу приходилось 69,15% от общего промышленного капитала, Тамбовский уезд имел 16,1% всех винокуренных заводов (не забудьте, что наша губерния тогда – и Лебедянь, и Липецк, и Усмань, и Борисоглебск, и это далеко не всё, что ныне отошло к другим субъектам).

Нельзя думать, правда, что развитие капитализма и в Тамбовской губернии, в том числе винокурения, шло прямолинейно, без сучка и задоринки. Тому масса свидетельств. Приведём только одну динамическую характеристику того времени. Экономическое положение в целом Средне-Чернозёмных губерний, начиная с 1870-х годов, несмотря на рост производства, по некоторым, очень важным показателям постоянно ухудшалось (скажем, движение недоимки в % к налогооблагаемой базе по пятилетиям с 1870 по 1895 годы выражалось следующими цифрами: 10,4 - 15,9 - 28,4 - 38,5 - 125,3).

Как и всюду, шаги вперёд сопровождались остановками, неудачами, провалами, чтобы вновь и вновь упорно ловить птицу прибыли и успеха.

Из крупных объектов недвижимости в Рассказове отмечались мельница и суконная фабрика, принадлежащие В.Я.Рогозе (та самая фабрика, которая скоро попадёт в хозяйские руки Асеевых, а пока усманский (опять чужак!) купец Тихон Асеев владеет лавочкой и закончил 1875 год налоговой недоимкой, в 2 раза превышающей годовой обязательный платёж), мельница Мосоловой (обратите внимание: и в те далёкие времена как-то так получалось, что хозяевами предприятий становились в нашей местности женщины), которая тоже очень сильно задолжала по налогу, базар и ярмарка штабс-капитана А.М.Булгакова (Рассказово без масштабных торговых заведений и представить-то невозможно).  

А вот промысловых заведений насчитывалось более семи десятков, тут и кузницы, и кожевенные заводики, и маслобойни, и трактиры, лавки и прочее. Отметим особо мельницу П.Крюченкова и лесную пристань К.Крюченкова; тут мы впервые встречаем фамилию Крюченков, которая в дальнейшем окажется знаменательной в нашем повествовании.

Солидность села подтверждается, в частности, тем, что, как отмечено в официальных данных, в Рассказове в 1877 году функционировала вольная аптека.

Колебания в винокурении всегда сопровождали эту отрасль, тесно связанную с сельским хозяйством. В 1876 году случился неурожай, в следующем на земледельческие продукты, несмотря на удовлетворительный урожай озими, существовал значительный спрос, и установились высокие цены на промышленные изделия, уменьшился заграничный привоз; пришлось поджиматься и винокурам-заводчикам.  

По сравнению с предыдущим, в 1877 году в Тамбовской губернии наблюдалось значительное уменьшение производства на винокуренных заводах (на 1 951 219 руб., на 17 с лишним процентов, а это уже серьёзно), против 1875-го – на 2 553 790 руб. Такое значительное уменьшение ценности производства местных винокуренных заводов приписывалось в 1876 году неурожаю, а в 1877 - тому случайному (не такому уж случайному, думается) обстоятельству, что на земледельческие продукты, несмотря на удовлетворительный урожай, существовал немалый спрос, и установились высокие цены.

На государственном уровне тоже осуществлялись действия, нужные для наших будущих героев повествования. Министр финансов России М.Х. Рейтерн подготовил Указ императора Александра II, опубликованный 10.11.1876, о взимании с января следующего года таможенных сборов золотом, что при тогдашнем курсе означало повышение пошлин на треть. Таким образом, российская промышленность ограждалась от излишнего завоза, поэтому она, как тогда писали, невероятно оживилась. Вот вам и «случайность»!  

Однако, торговля хлебом и мукою всё же не была так выгодна, как перегон хлеба в спирт и торговля уже спиртом. Кроме ценности самого продукта, большое значение имело его транспортное преимущество, как более лёгкого груза. Эти причины и дали возможность сильно развиться винокурению. Так оказалось, что крупнейшие тамбовские помещики почти все стали винопромышденниками.

5.
А как вообще «осваивала» Россия винокурение? Обратимся к солидным монографиям М.Я. Волкова «Очерки истории промыслов России. Вторая половина XVII – первая половина XVIII в. Винокуренное производство» (М., «Наука», 1979, 336 с.) и Ю.А.Мизиса «Формирование рынка Центрального Черноземья во второй половине XVII – первой половине XVIII вв.» (Тамбов, ООО «Издательство Юлис», 2006, 816 с.) для того, чтобы нам стало яснее, откуда всё это начиналось для российской и, в частности, тамбовской действительности.  

Большая часть земель, которая впоследствии отойдёт в границы Тамбовщины, оставалась на протяжении долгого времени практически безлюдной, незаселённой русскими людьми. Лишь в районе бассейна Цны имелось постоянное коренное население, но знакома ли была мордва-мокши с крепкими алкогольными напитками, нам неведомо. Российское производство вина из хлеба (того самого спирта и той самой водки) появилось примерно на рубеже XV-XVI веков. До начала XVIII века на Юге Русского государства хлеб не играл ведущую роль в торговых оборотах. Но и тогда его остатки поступали в переработку на хлебное вино, продававшееся через казённые торговые предприятия. Производили и продавали алкогольные напитки держатели корчмы (то есть питейного дома, постоялого двора, где торгуют алкоголем; это был, кроме прочего, своего рода сельский клуб. Здесь можно было распивать спиртные напитки и покупать их на вынос).

Однако надо прямо сказать, что отношение тогдашнего русского общества к пьянству было несколько иным, нежели в более поздние времена. Вот как описал это польский путешественник XVI века, шляхтич, литовский офицер, гусар Великого княжества Литовского, писатель-мемуарист, автор опубликованного дневника, участник многомесячной осады Смоленска, находившийся продолжительное время московском Кремле, где сражался с ополчением Ляпунова и Трубецкого, то есть повидавший собственными глазами российскую действительность, С.И.Маскевич: «Москвитяне соблюдают великую трезвость, которой требуют строго и от вельмож, и от народа. Пьянство запрещено; негде купить ни вина, ни пива; иные пытались скрывать бочонки с вином, искусно заделывая их в печах, но и там виновных находили. Пьяного тотчас отводят в «бражную тюрьму», нарочно для них устроенную; и только через несколько недель освобождают от неё по чьему-либо ходатайству. Замеченному в пьянстве вторично снова сажают в тюрьму надолго, потом водят по улицам и нещадно секут кнутом, пока пьянство ему не омерзеет».

К середине XVI века распространились новые точки для продажи хмельных напитков – кабаки, где доходы от продажи шли царской казне (или феодалу). Только-только, к примеру, начать строиться город Козлов (с 11 октября 1635 года), как уже через три года местный воевода С.Биркин организовывал местную службу по контролю за кабаками, поскольку это местное заведение было желанным предметом «оброка» у многих откупщиков. В городе располагался большой гарнизон, шёл значительный еженедельный торг, через уезд проходили многие транзитные торговые пути – всё это являлось побуждающими факторами для алкогольной продукции.  

При кабаках велено было организовывать специальные заведения, где готовили вино, пиво и мёд; назывались они поварнями (с ударением на второй слог). С течением времени вино, как наиболее прибыльный и расхожий продукт, брало верх над другими напитками, и поварни стали называться винокуренными. Затем они вовсе обособились и выделились в самостоятельные хозяйствующие субъекты. Винокурни были придатками кабаков, а после 1652 года – кружечных дворов, поскольку обеспечивали местный спрос на вино, выявлявшийся с их помощью.

Контроль за сбором кабацких налогов осуществлялся государством довольно строго. В случае изготовлении для себя пива или браги их владелец представлял питьё в кабак откупщику, которым давалось разрешение на личное употребление спиртного на день или два, в случае свадьбы – на целых три. Помещики должны были надзирать за своими крестьянами, чтобы они вина никому не продавали под угрозой отобрания «на государя» помещичьих владений и ссылки крестьян в Сибирь. В свою очередь, если местная власть обнаруживала корчемное питьё «безъявочно» на продажу, приходили приставы, питьё изымали и отдавали в кабак для продажи, а кубы, котлы и винные трубы для изготовления алкоголя оценивались и продавались местным людям, которым позволялось «винные суды» держать. Воеводам поручено было «надсматривать почасту» над кабацкими служителями, чтобы те кабацкую прибыль собирали «с великим радением всячески неоплошно».  

Все эти и другие меры контроля были отнюдь не беспочвенны. Ведь ещё во второй половине XVII века количество серебряных русских денег с кабацких сборов в 1.5-2 раза превышало суммы, получаемые с таможен (внутренних и внешних), то есть доходов с различного вида торгов. Для Воронежа, например, таможенный сбор составлял 25% от общей суммы сборов, а от питий – ¾ от всех налогов. И так продолжалось, с определёнными коррективами, связанными с расширением рынка товаров и услуг, и в дальнейшем. Солидные доходы, собираемые с торговли вином и другими товарами, позволяли, в частности, содержать часть воинских гарнизонов на Юге России, а также церкви, монастыри и чиновников.

Кабацкая реформа 1652 года под идейным руководством патриарха Никона (!) ужесточила казённую торговлю алкоголем ради ограничения пьянства. Реформа установила новый порядок торговли вином. В городах и крупных дворцовых сёлах предписано было иметь по одному кружечному двору (взамен кабака), откуда и продавалось вино на вынос – вёдрами, кружками и укрупнёнными чарками (размером в три стандартные чарки, то есть 1/100 ведра, или 0,12299 литра, по-простому, три чарки – около пол-литра), торговать можно было без права распития спиртного на месте. Основными потребителями с казённых заведений являлись, повторим, служилые люди, получавшие жалованье. Как только численность местных гарнизонов по каким-либо причинам сокращалась, доход от продажи вина заметно уменьшался. Наряду с казёнными заведениями при кружечных дворах власть сохранила и винокурни «винных» подрядчиков. Запрещалась продажа вина в Великий пост, на руки одному человеку отпускали не более чарки вина, запрещалась выдача спиртного в кредит и лицам духовного звания (!). В сёлах продажа вина осуществлялась в «кружалах» - кабаках со стойкой.

Вино оценивалось по настоящей закупной и продажной цене. Закупная (или отпускная) - это сумма, уплаченная за приобретённое у подрядчиков вино, куда входили расходы по его изготовлению, с учётом затрат на зерно, а также стоимость емкостной аппаратуры, труб и т.п.  Кстати, одним из самых распространённых видов изделий из железа в XVI-XVII веках во многих торговых центрах Чернозёмного края были котлы. Чаще всего продавались винные и бражные котлы как непременные «основные фонды» при производстве крепкого алкоголя. Ведь даже в домашних условиях изготовление питей для собственного потребления или для поставок в государственный кабак требовались специально оборудованные ёмкости.  

Продажная цена вина была куда выше, чем закупочная; здесь-то и таился «государев» доход, который достигал 60 и более процентов от продажной цены. Если же, например, считать по сохранившимся данным Тамбовского уезда за 1710 год, то прибыль от продажи вина колебалась в зависимости от способа продажи от 185 до 200%. Ну, как тут не поживиться в том числе и местным чиновникам при помощи манипулирования ценами! А стоило вино в то время в кружечных дворах Тамбовского уезда вот сколько: простое вино в кружки и чарки – 25 алт. 2 д. за одно ведро, простое вино в вёдра и полувёдра – 22 алт., двойное вино в чарки и кружки - 1 руб. 17 алт. 2 д., двойное вино в вёдрах – 40 алт.

Без алкоголя, прежде всего крепкого, жизнь российского человека была бы неполной, хотя мы уже знаем, что величина душевого потребления в России по сравнению с «просвещёнными» странами не была уж столь значительной, как представлялось и представляется многим. Торгово-промышленные организмы, включающие кабаки и промысловые заведения, распространились повсеместно. И уже тогда шла жестокая борьба за эффективность сбора питейной прибыли между казёнными и частновладельческими кабаками, с одной стороны, и корчемством, с другой. Последнее занятие определялось теперь тем, что продажу напитков и сбор прибыли осуществлялся людьми, официально не обладавшим данным правом. Понятно, что справиться с подобного рода «самогонщиками» и тогда не было никакой возможности.  

Хищения и укрывательство на почве сбора местных налогов представляло для российского государства серьёзную угрозу. Так, в первой половине XVIII века воронежский купеческий человек Я.И.Горденин вёл многолетнюю, упорную борьбу с организованной преступной группой, как бы сейчас назвали, присвоившей на таможенных, кружечных и мелочных сборах десятки тысяч рублей. Пожалуй, его приключения могли бы лечь в основу увлекательного телесериала. Но нам интересно, что в эту «ОПГ» входил М.Тулинов, фамилия в Рассказове далеко не последняя. Тогда же, переяславль-залесский купец и винный подрядчик Ф.Н.Демидов обвинял Тулинова в преднамеренном увеличении мерного медного винного ведра. Подобные факты хорошо просвещают насчёт происхождения первоначального капитала будущих фабрикантов и весьма уважаемых людей.

Другая сторона медали. Те, кто взимал с купцов и прочего народа обязательные платежи грозно предупреждались, что «отнюдь озорничества и грабежа и невежества не чинить и лишнего ничего, кроме означенных утаённых от пошлин и не указанных розничной продажи товаров отнюдь не брать». Но вот посадский человек И.Р.Малин (не забыли рассказовский микрорайон Мальщина?) жаловался на коменданта г. Тамбова И.И.Писарева и дьяка И.Чашникова на вымогательство ими взятки на сотни рублей, когда он в Тамбове и уезде находился «у соляной продажи головою»; местные власти держали его под караулом в приказной избе и «морили голодной смертью», пока тот не расплатился.  

Сохранив за феодалами, а также служилыми людьми - однодворцами и «черкасами» (то есть украинцами) - право на «домовое» винокурение, государство мирилось с потерей части доходов от торговли вином, так как большинство этих категорий населения потребляло вино в основном собственного производства. Счёт на «домашние» винокурни в России доходил до 7 и более тысяч. При этом главным занятием однодворцев и «черкас» оставалось земледелие, а также скотоводство и бортничество. Но около шести месяцев в году, когда в достатке была холодная вода (она охлаждалась льдом или снегом), необходимая для конденсации винных паров, то есть с октября по март-апрель, винокурение у этого народа получалось с выгодой. Использование наёмных винокуров и винников (это те же винокуры у «черкас») обусловлено было тем, что не у всех владельцев имелись обученные специалисты. Тем не менее, даже такие весьма скромные предприятия чем дальше, тем больше выходили на рынок.

Торговали не только в своём, так сказать, округе. а и далее, хоть бы на Дон, который в то время был и «заграницей», и «нет». Потребности казачества в хлебном вине, очевидно, были значительными, оно занимало важнейшее место, наряду с зерном, в ассортименте любого торговца, отправлявшегося на Дон. Торговым людям разрешалось продавать там вино только из государственных кабаков при наличии соответствующих таможенных процедур. К крупным поставщикам относились партии этого товара в 300-350 вёдер. Если у кого обнаруживалось неучтённое вино и «они везут вино не явя», алкоголь изымался и передавался на кружечный двор для перепродажи.  

И сами дончане, то есть казаки, выезд в Россию сопровождали, в частности, торговыми надобностями. В 1687 году с богомолья и посещения родственников донской казак Т.Фёдоров купил 20 ведер вина (конечно, не только и не столько для личного потребления), 16 пудов мёда (Тамбовщина и в ту пору славилась бортничеством), 20 пар сапог и 6 пар женских башмаков. А тамбовский стольник воевода А.Ю.Лутохин взял с него 4 рубля «неведомо за что», да ещё отослал в таможенную избу для уплаты пошлины, где местные «спецы» обнаружили у казака сверх записанных товаров две пары башмаков и содрали дополнительно 20 рублей.

У многих дворян тоже процветало «домовое» винокурение. Поскольку тут речь велась не только о нуждах непосредственно семьи хозяина, но и о его многочисленных дворовых людей, живших и в других его вотчинах, некоторые их винокуренные мощности были гораздо солиднее. Но в общем и здесь превалировали мелкие и мельчайшие предприятия.  

Результат введения монополии казны на продажу вина – ускоренное развитие его товарного производства. Причём, как государство ни пыталось ограничить прибыль винокуров, но меньше 10% её сделать не удавалось, а благодаря всякого рода ухищрениям, цифра эта на самом деле оказывалась куда выше.

Главная роль в обеспечении казны вином играли казённые винокурни и предприятия, не связанные с местными кружечными дворами - младшими братьями кабаков. Стоимость производства в винокурении определялась прежде всего (на 75-85%) ценой хлеба. И ещё одна важная особенность винокурения: в процессе переработки сырья определяющую роль играют биологический и химический процессы, и обеспечение нормальных условий для их протекания требовало существенно меньших затрат, чем, например, механическая обработка того же сырья, а в результате – меньшего числа работников.

Тут-то в списке казённых винокурен, упомянутыми в источниках второй половины XVII – первой половины XVIII века, названы и города Козлов и Тамбов. В сезон винокурения 1670/71 в Тамбове произведено 263 ведра вина за 145,5 руб., а в Козлове поболе – 648 вёдер на 291,6 руб. Есть и кое-какие сведения о численности казённых винокурен 50-70-х годов XVII веков и оплате их труда: в Тамбове заплачено 4 работникам 8,4 руб., в Козлове пятерым – 34,6 руб. Естественно, винокур здесь выступал как главный специалист и получал соответственно; в Козлове в 1670/71 ему выплачивалось по 15 алт.  («алтын» — народно-обиходное название монеты достоинством «три копейки») 2 д. («денга» - 1/200 рубля) с «вари», а рядовому работнику – по 8 алт.  

Подобными предприятиями выпускалось более половины вина, требуемого казне. В среднем одна винокурня за сезон производила 1,5 тысяч вёдер готового продукта. Но их жёсткая сцепка с кружечными дворами в конце концов привела казённые винокурни к застою, а когда подросло подрядное винокурение и увеличился завоз украинского вина, - вовсе к упадку. К тому же, в то время стоимость ведра вина казённых заводов была обычно выше, чем на купеческих. Рабочая сила обходилась казне дороже, чем тратили на это купцы-винопромышленники; дополнительный штат служителей тоже был не дёшев. Стоимость вина заметно увеличивалась из-за небрежного его хранения, издержек на транспортировку и утраты части алкоголя в пути. Общепризнанная тогда норма расхода на «усышку и утечку» при хранении вина в течение года считалась 5%, на самом деле фактическая величина превосходила норматив в 1,5 и более раза. Однако пить народ не перестал, поэтому в целом винокурение развивалось стабильно.

В конце 50 – начале 60-х годов XVII века царь Алексей Михайлович тоже решил «побаловаться» в этой отрасли. На дворцовых землях по его инициативе построили пять винокуренных завода, один из них – Верхоценский в Тамбовском уезде. Продукция заводов отправлялась в Москву, как для царского двора, так и на продажу. Помер Алексей Михайлович, и заводы были ликвидированы.

И вообще инициатива перешла в руки купеческого винокурения. Строили они свои предприятия в сельской местности хлебопроизводящих районов около мельниц. Естественно, купцы обратились к винокурению как к источнику получения прибыли. Неудивительно, что при этом себестоимость в казённых винокурнях оказалась выше, нежели закупка вина у подрядчиков. А существенным было то, что цена на сырьё в городе, где размещались казённые предприятия, по сравнению с уездами, населённых купеческими винокуренными заводами, оказывалась значительно выше. Наверное, и недобросовестная конкуренция, по современному выражению, тоже сыграла свою роль. Следствием было укрупнение размеров производства вина на купеческих заводах, более полное, чем в казённом винокурении, использование мощностей.  

Степень разделения труда позволяет говорить о винокуренных купеческих заводах середины XVIII века как о мануфактурах с явным преобладанием на них наёмных работников. В 1722 году приказчик завода Д.А.Томилина в своей информации отмечал: «Да при тех же… заводех для работы бывают работные люди Тамбовского уезду из ближних сёл и деревень разных чинов люди погодно и понедельно».  

Пётр I прекрасно осознавал, что государство должно пристально следить за сбором податей и пошлин, и в этой связи обращалось внимание на сборщиков кабацких пошлин, запрете потребления вина в личных целях, продажи своего вина через кабаки и т.п. Уже в конце своей жизни он неоднократно пытался улучшить систему кабацких сборов, в частности, привлекая для их исполнения солдат, унтер-офицеров, а там, где их не было, купеческих и посадских людей. В начале XVIII века создалась также группа помещичьих винокуренных предприятий. Здесь мы тоже найдём «тамбовчанина», а заодно любимчика Петра I и героя Полтавской битвы, А.Д.Меншикова с заводом в Тамбовском уезде, в селе Царёвке. Он успешно поставлял вино на регулярной основе по подрядным договорам.

Как бы то ни было, в 1719-1725 годах в Тамбовской провинции Воронежской губернии функционировало более дюжины винокуренных предприятий, включавших предприятия близ Тамбова, да плюс ещё в Козлове, да под селом Морша. Характерно, что только два из них принадлежали тамбовскому купцу И.Мыльникову: в Тамбовском уезде, близ села Кутки, на реке Вягиле, и в Ценском лесу, на реке Парле. Остальные хозяева-винокуры – из Рязани, Москвы, Петербурга, даже Скопина. Что тут скажешь, «Украйна» (то есть окраина российская) осваивается в основном чужаками. Добиваясь откупа питейных сборов для сбыта продукции своих заводов, винопромышленники-купцы желали при этом по вполне понятным причинам получать их в том уезде, где курилось их вино. Сборы, в том числе кабацкие, в Тамбове и его уезде в 1722 году содержал рязанский купец Б.М.Немчинов, тут же исправно дымили и оба его завода.

Вообще часть помещиков резонно считала весьма удобным средством включения своего хозяйства в рыночные отношения и увеличения собственных доходов как раз за счёт винокурения. Товарная часть продукции помещичьих заводов почти всегда превосходила по своим размерам нетоварную. Причём для «продажных» целей использовались даже крохотные предприятия того самого «домового» винокурения. К примеру полковник князь Г.С.Мещерский в каждой из своих пяти вотчин пяти уездов, в том числе Шацком, Козловском – тоже Тамбовщина - имел по одному заведению; но суммарная мощность всех пяти уже становилась значительной и позволяла хозяину выходить с вином на рынок.  

Все помещики-виноторговцы Тамбовского уезда при опросе в 1750 году «сидели» вино на продажу из собственного хлеба, произведённого в их вотчинах, и лишь иногда, из-за неурожаев, обращались за сырьём к рынку. Солидная часть крупнейших по мощности помещичьих предприятий возникла в вотчинах сановников, расположенных в окраинных и хлебородных уездах России; среди подобных - завод А.Л.Нарышкина в Шацком уезде.  

Как и на казённых, купеческих и дворцовых предприятиях, в их производственных структурах естественным образом входили, как обслуживающий, но необходимый персонал, управители заводов (приказчики), работники, отвечавшие за учётно-отчётную документацию, а также сопровождавшие вино до пунктов сбыта. А ещё, на заводах, расположенных в отдалении от вотчин, несли службу агенты для заготовки хлеба и других припасов. По социальному положению все работники помещичьих предприятий подразделялись на крепостных и наёмных работников. К примеру, на заводе дьяка Василия Нестерова (Тамбовская губерния) были учтены семь наёмных работников: «приказной человек», трое на мельнице, остальные – посадские люди г. Темникова – в поварне и солодовне. Кроме того, на «заводе работают крестьяне ево (Нестерова) Темниковского уезду деревни Кондровки поочерёдно, подённо и понедельно, сколько человек понадобитца, с переменою». Другими словами, такие винокуренные заводы стали органической частью барщинного хозяйства с товарным оттенком.

Дворцовые, то есть принадлежащие царской фамилии, винокуренные заводы также имели свою хорошую долю в производстве. Неурожай во второй половине 1730-х годов, случившийся в юго-западных уездах, потребовал от Главной дворцовой канцелярии организации новых винокуренных заводов в разных частях страны. Этому способствовало накопление больших недоимок за предыдущий период, в том числе непоступление средств от откупщиков.

Генерал-директор дворцовых волостей Г.Г.Розен так выразился в своём проекте развития этого вида винокурения: «В Тамбовских дворцовых волостях… природной хлеб от долговремянного… в житницах лежания, а немолоченой – в скирдах стояния, гниёт и от птиц и от мышей тратитца напрасно… Чтоб впредь тому хлебу такой напрасной траты не было, а вместо той траты было… приращение, а не убыток, надлежит в тех волостех… построить вновь, а в других местах, где такого же хлеба имеется доволное число, возобновить старые винокуренные заводы». Тут была прямая экономическая выгода (царь или царица – те же помещики, только самые крупные). В доказательство ещё цитата из Розена: вино «отдавано будет на питейные дворы за готовые по подрядным ценам деньги, по которым ценам у того вина будет прибылнее и выше, нежели как тот хлеб продавать в тех волостях или возить водяным и сухим путём на продажу на наёмных судах и подводах». Тем более дворцовое производство имело серьёзные привилегии в сбыте: его вино принималось вне всякой очереди и хорошо оплачивалось.

Как один из результатов проекта, в 1742 году пущен завод близ села Морши Тамбовского уезда (Моршанский завод), а в 1745 году – недалеко от Тамбова. На Тамбовском заводе трудились в 1745 году винокуры, затрубщики, браговары, солодовники, мельники, конные работники, бондари, кирпичники, кузнецы, жеганы, извозчики, подсобные работники – словом, полный штатный набор. В 40-х годах поварня Моршанского завода была оснащена 17 казанами (это котёл из металла, имеющий покатое дно – главное оборудование, по которому считалось мощность винокуренных предприятий), Тамбовский – 30, и оба они относились к крупным по мощности заводам. На том же Моршанском получали за год более 2,5 тысяч ведер вина, на Тамбовском – ещё больше.

Хотя дворцовая власть стремилась обеспечивать предприятия собственным сырьём, доля покупного хлеба была значительной. Изготовление напитков на нужды двора обходилось дороже, чем для продажи, ибо на продажу (на товарную продукцию) готовили только простое вино, а для своих – также двойное вино, водку, вишнёвые и другие наливки. Как раз Тамбовский завод отличался тем, что большая часть его продукции предназначалось на продажу, причём питейные дворы обязаны были принимать всё вино с дворцовых заводов и оплатить его по подрядной цене.

На Тамбовском, как и на других предприятиях, не было чёткого соотношения между квалифицированными и подсобными работниками, поскольку в дворцовом винокурении широко использовался принудительный труд крепостных.

Правительственные органы постоянно стремились привести торговые операции к законодательным ограничениям. Так, специальный Указ 1731 года отдавал откупа (когда государство за определённую плату передавало право сбора налога частным лицам) купеческим людям. Кабацкие откупа на сумму до 3 000 рублей и до 4 лет включительно являлись привилегией губернаторов, на большую сумму право на откуп выдавала Камер-коллегия - центральное государственное учреждение в Российской империи для заведования казёнными сборами, подрядами и откупами и некоторыми отраслями государственного хозяйства (земледелием, скотоводством и др.). Чуть позже был введены для контроля губернских, провинциальных и городских кабацких налогов регулярные (сначала понедельные, потом помесячные) отчётные ведомости.

В царствование Анны Иоанновны (1730-1740 гг.) особое внимание уделялось опять же винокурению, как одному из важнейших источников поступления денег в казну. Дворянство при ней получило ряд серьёзных привилегий по производству и поставке вина на государственные торговые предприятия, однако в периоды военных конфликтов вводились ограничения и запреты на производство вина.

В 40-е – начале 50-х годов XVIII века при императрице Елизавете Петровне активно продолжался разрабатываться вопрос нормативного регулирования торговли вином. Огромные размеры страны, народные традиции, круговая порука городских и сельских миров приводило к многочисленным случаям незаконного винокурения и продаже неучтённого вина.

В конце 1749 года лично императрицей был подписан указ по борьбе с корчемством. Во всех городах России запрещалось изготовление и продажа своего вина, минуя казённые питейные дворы. Исключение сделали только для жителей Украины. Запрет курить вино касался всех сословий и лиц духовного звания (теперь только курить вино им нельзя, а пить – можно), кроме дворян. Нарушители наказывались конфискацией емкостей для производства вина и ссылкой в Оренбург. Государственная служба борьбы с корчемством обеспечивалась военной силой в лице офицеров и солдат местных гарнизонов.

Крупнейшим из откупщиков того времени, имевшим собственные винокуренные заводы, являлся купец Переяславля-Залесского Ф.Угримов. В январе 1753 года он и винозаводчик И.Уткин получили на откуп кабацкие сборы сразу в семи уездах Воронежской губернии, в частности в Тамбовском и Козловском уездах. Это позволило наладить сбыт Кутлевского винокуренного завода, тоже расположенного в Тамбовском уезде.

Ещё с конца 30-х годов XVIII века постоянно слышался ропот недовольства помещиков по поводу сбыта вина с предложениями запретить купцам заниматься винокурением. Дворяне, понимая высокую доходность винокурения, требовали снятия для себя каких-либо ограничений на внутреннюю торговлю и предпринимательскую деятельность.

В конце концов в 1755 году Сенат принял соответствующее решение о ликвидации в европейской России, за небольшим исключением, купеческих винокуренных заводов и казённого винокурения. Теперь эта отрасль оказалась монопольно в руках дворянства.

Но это не значит, что количество предприятий как-либо уменьшилось. Скажем, в 1785 году в Тамбовской губернии насчитывалось 34 только крупных, по тем временам, винокуренных завода.

И такой любопытный факт первой половины уже XIX века. В течение семимесячного путешествия по России в 1837 году будущего императора, а тогда 19-летнего цесаревича Александра II, в каждой из тридцати губерний, которые он посетил, устраивалась специальная выставка. Вот из такого Каталога выставки произведений Тамбовской губернии от 3 июля 1837 года и следует (цитируем): «Винокуренные заводы числом 21, выкуривают до 2 000 000 ведр хлебного вина, большая часть коего расходится в губернии и водою в С.Петербург, хлеба на них употребляется до 300 000 четвертей и более 30 000 саж. дров, главнейшие из них Муханова, Челищева, Князя Гагарина, Чичерина, Хвощенских и прочих, все паровыя и некоторыя с ректификаторами».

Как видим, с одной стороны, винокурение вполне процветало в нашей губернии на протяжении многих десятилетий, с другой, как-то так случилось, что Рассказово оказалось в стороне от столь прибыльного дела.  
6.  

Тут, прежде всего, не обойтись, как это ни удивительно, без важного, хотя бы мимолётного, упоминания о внешнеполитические события 1877-1878 годов.

Дело в том, что к концу 1877 года стало ясно: последняя война в 19-м столетии между двумя странами - русско-турецкая 1877-1878 годов – успешно завершается в пользу России, в том числе благодаря военной реформе Александра II. Кстати, именно тогда и благодаря Российской империи Болгария, Румыния, Сербия обрели реальную государственность; многие современные политики этих стран что-то подзабыли про этот факт. И хотя европейская элита - Германия, Англия, Австро-Венгрия, Франция, Италия – в середине следующего года постаралась выгоды России урезать, и немало в этом преуспела, однако окончание военных действий неминуемо привело и к серьёзному росту промышленного производства в нашем отечестве.

О том же говорит, например, русский экономист, статистик и географ В.П.Безобразов в своём труде «Народное хозяйство России», отмечавший, что в 1877 году (в особенности в конце года после падения Плевны 10 декабря) начинается новый период оживления промышленности, достигающего своего апогея к половине 1879 года.

Не должно было быть, чтобы столь заметное событие, совпавшее, к тому же, с общим винокуренным бумом в стране, обошлось без рассказовских. Оно и не обошлось.  

Но, как это сплошь и рядом происходит в Рассказове, без пришлых людей справиться с задуманным предприятием было никак нельзя. Сведений фактографических, может, хотелось бы иметь побольше, но и то, что приведено в солидном томе «Асеевы и эпоха», других изданиях, недавних и с многолетней историей, в сохранившихся архивных документах – во всяком случае не сфантазированных, – позволяет кое-что интересное рассказать про то самое время и про тот самый винокуренный завод.  

Род купцов Крюченковых прослеживается с XVIII-го века. Торговали разным, в том числе зерном, сукном, даже, по некоторым данным, имели сеть аптекарских магазинов.

Основателем династии считается купец первой гильдии, потомственный почётный гражданин Константин Памфилович Крюченков (1820? – 07.05.1885), уроженец села Красивка Кирсановского уезда.

Надо отметить, что купцы первой гильдии – основной формы организации людей, занятых торговлей, - обладали весьма серьёзными привилегиями: имели право торговать внутри и вне государства оптом и в розницу любым товаром без ограничения сумм, приобретать фабрики и заводы, морские и речные суда, носить мундир (!), им были доступны занятия банковским и страховым делом, имели право заключать частные контракты на любую сумму. Дети их принимались на гражданскую службу. Первогильдейные купцы могли претендовать — «за особые заслуги» — на ордена, ходатайствовать о получении почётного гражданства. Звание члена купеческого сословия, не являющееся ни наследственным, ни пожизненным, утрачивалось при потере имущественного ценза, потому что принадлежность к купеческому сословию определялась именно величиной объявленного капитала.  

Как видим, Константин Памфилович являлся знатной особой, по крайней мере, на местном уровне. Как заполучил своё богатство, наверное, досконально знает только сам Крюченков, нам же остаётся лишь гадать: может, и вправду торговля зерном столь прибыльное дело?

Женат он был на дочери церковного старосты Анисье Карповне Аксёновой.

В 1840-х годах К.П.Крюченков появился в Рассказове, торгуя на Петровской ярмарке, имея тогда же в окрестностях Инжавино мельницы и земельные угодья. Через некоторое время он окончательно перебирается в Рассказово вместе со всей семьёй, приобретает остановившуюся суконную фабрику у Е.А.Мосоловой, открывает там мельницу. В ведомостях промысловых заведений по Тамбовскому уезду на 1875 и 1876 годы К.П.Крюченков значился, кроме того, как владелец лесной пристани с нормальным годовым доходом 200 руб. (налоговый оклад на 1875 год – 11 руб., на 1876 год – 11 руб. 48 коп.).

Как небедный купец и верующий, К.П.Крюченков неоднократно делает крупные пожертвования на Дмитриевский храм, а в 1865 году становится его старостой. Через три года его избирают председателем церковно-приходского попечительства. Дмитриевская церковь (в честь святителя Димитрия митрополита Ростовского Чудотворца – престол 21 сентября, или 4 октября по новому стилю) уже давно не могла вместить всех желающих, и К.П.Крюченков получает разрешение на строительство главного приходского храма.

На средства этой купеческой семьи в 1869 году и был заложен фундамент Иоаннобогословской церкви в Рассказове, которая окончательно была сооружена в 1884 году. Строили всем миром, но больше всего средств – 90 000 рублей – употребил на строительство именно К.П.Крюченков.

При храме существовал замечательный хор певчих, руководимый регентом, приглашённым из консерватории. В хоре пел и сам К.П.Крюченков. Рядом с церковью устроена фамильная часовня-усыпальница Крюченковых (1886-1892 гг.). Этот комплекс зданий и посейчас является одной из главных достопримечательностей Рассказова, особенно когда храм позолотили, отреставрировали снаружи, благоустроили прилегающую территорию.

Сын Константина Памфиловича – Иван Константинович (ок. 1851-1917) тоже являлся не последней фигурой в губернии. Потомственный почётный гражданин, крупный землевладелец и предприниматель, он в разные годы являлся членом Губернского по фабричным и горно-заводским делам присутствия (проходило по ведомству Министерства финансов), членом Тамбовской городской управы, членом биржевого комитета, председателем Общества взаимного кредита, почётным членом губернского Попечительства детских приютов, директором Мариинского детского приюта, попечителем ряда приютов и учебных заведений, членом комитета тамбовской хлебной биржи, Председателем Варваринского церковного братства, старостой Варваринской церкви г. Тамбова.

И.К.Крюченков, продолжая отцовскую традицию вложения крупных средств в возведение храма Иоанна Богослова, осуществил постройку Свято-Владимирской церковно-приходской школы. После октября 1917 года в ней разместилась светская школа; некоторые, кто учился в этой начальной школе № 8, помнят её добрую и строгую атмосферу, замечательных учителей – Елизавету Гавриловну Соловьёву, Юлию Ивановну Сулье, Евгению Ивановну Жукову и других; потом, когда у страны стало больше сил и изменилась система начального и среднего образования, здание школы перепрофилировали в музей, а с 23 октября 1994 года – согласно вновь вернувшимся прежним порядкам, в похорошевшем и подросшем на этаж помещении опять функционирует приходская школа.

Нельзя не отметить близкую родственную связь Крюченковых с самыми известными рассказовскими лицами конца XIX – начала XX века фабрикантами Асеевыми.

Василий Тихонович Асеев - один из двух, наряду с Михаилом Васильевичем Асеевым, компаньонов по «Торговому дому братьев Асеевых» - был женат на Анастасии Крюченковой, которая получила в приданое 1300 десятин земли и леса. В свою очередь Александр Васильевич Асеев, из того же рода, женился на дочери Николая Константиновича Крюченкова (ок. 1841-1898), потомственного почётного гражданина Тамбова, директора городского общественного банка, старейшего гласного городской думы, попечителя 1-го городского народного училища, - Лидии Николаевне. В общем, получается, что двоюродные братья Александр Васильевич и Василий Тихонович Асеевы были женаты на двоюродных сёстрах Лидии и Анастасии Крюченковых.

Что ж, такая «смычка» двух торгово-промышленных кланов, может быть, дала бы с течением XX века ещё более густые всходы, если бы не 17-й год. Но сейчас к Асеевым и их фабрике (отметим, практически полностью разрушенной современными «промышленниками», «менеджерами» и «политиками») наблюдается очень внимательное и даже подобострастное отношение. Ещё чуть-чуть и, думается, будет анонсирован очередной том серии «Жизнь замечательных людей» - асеевский. Как иначе? Непрозрачное, выражаясь осторожно, происхождение первоначального капитала, «удачная» и высокопроизводительная работа с государственными заказами (шинельное сукно, к примеру), жёсткое, а нередко жестокое обращение с тружениками предприятия, выражающееся и не только в скудной оплате их труда, стремление к созданию роскошных особняков, участие в представительных органах власти, забота о церкви, как об одном из основных инструментов правильного устроения и успокоения по мере необходимости народной жизни, бесконечные благотворительные деяния на основе отколупывания от притекающих миллионов своевольных вспомоществований – вам это ничто не напоминает из сегодняшних сводок СМИ? Не хватает, разве, футбольных клубов и океанских яхт.

Мы несколько отвлеклись. Но прежде чем вернёмся к нашей главной теме, не можем не обратить внимание на довольно занятный факт из истории и современности рассказовского предпринимательства. Вообще среди владельцев торговых заведений не так уж редко упоминаются женщины. Все они были вдовами и занимались торговлей после смерти своих мужей. По русским традициям самостоятельное занятие женщин торговлей и промыслом не поощрялось. Однако жизнь и тогда ставила перед слабой половиной человечества задачу сохранения семейного достатка после смерти кормильца, что и заставляло их заниматься не только детьми и домашним хозяйством.

Ныне женщина у руля предприятия уже совсем не редкость, но самое интересное, что и успех её на производственном поприще совсем не исключение, а скорее правило, по крайней мере, для Рассказова это непреложный факт.

А теперь вот, полюбуйтесь на копию сохранившегося документа (Государственный архив Тамбовской области, ф. 46, оп. 1, д. 669, л. 1) с приклеенными гербовыми марками и соответствующей регистрацией:


Его Сиятельство Начальник Тамбовской губернии 24 августа 1877 года получил прошение по доверенности купеческой жены Анисьи Карповны Крюченковой кирсановского купеческого сына Ивана Константиновича Крюченкова следующего содержания (лишние запятые и некоторые заглавные буквы для простоты чтения опускаем):

«Представляя при сем план по постройке винокуренного завода доверительницы моей на арендуемой земле господина Мосолова, имею честь просить Ваше Сиятельство отдать зависящее распоряжение об утверждении сего плана. Прошение сие вверяю подать и план по утверждению получить Губернскому механику Кюзелю. 1877 года августа 22-го дня. Купеческий сын Иван Константинович Крюченков. Жительство имею в селе Рассказове Тамбовского уезда в имении».

Никаких сколько-нибудь заметных проволочек – купеческие сыны знают, как двигать дело без лишних помех, – и уже через пять дней, 27 августа, полученное Губернским механиком-технологом Константином Васильевичем Кюзелем прошение вынесено на Техническое совещательное присутствие Строительного отделения Тамбовского губернского Правления.

Читаем (ГАТО, ф. 46, оп. 1, д. 669, л. 2–2об.):

«1877 года августа 27 дня. По доверенности кирсановской купеческой жены Анисьи Карповны Крюченковой, купеческий сын Иван Константинович Крюченков, при прошении на имя Его Сиятельства г. Губернатора, полученном 24 сего августа, представляя план на постройку винокуренного завода доверительницы его на арендуемой земле Мосолова, просит Его Сиятельство сделать зависящее распоряжение об утверждении сего плана. План по утверждении доверил получить Губернскому механику Кюзель.

Техническое совещательное присутствие Строительного отделения Тамбовского губернского Правления, по рассмотрении плана на постройку кирсановскою купеческою женою Крюченковою винокуренного завода, нашло его составленным правильно, а потому полагает план этот утвердить установленным порядком и по утверждении выдать Губернскому механику г. Кюзель. Об утверждении плана сообщить Тамбовскому уездному исправнику. Дело же по сему предмету завершить и сдать в архив.

Губернский инженер
Младший архитектор
Старший делопроизводитель
Утверждённый проект получил Губернский механик К.Кюзель».

И сделана пометка о том, что в тот же день письмом под номером 1015 соответствующее извещение отправлено Тамбовскому уездному исправнику.
Итак, 8 сентября 1877 года по «новому» стилю – григорианскому календарю – в Успенский пост на Успение Пресвятой Богородицы, в день почитания пророка Михея (если в этот день тихий ветер, осень будет ясной; если Михей с бурей - к непогожему сентябрю; наблюдали за журавлями: уже улетают в тёплые края, то к середине октября мороз будет, если нет - то зима позже придёт) произошёл акт рождения.                




7.

И дело стронулось, зашипело, заскрипело, вспыхнули и загорелись ровным огнём поленья, шестерёнки сначала нехотя, а потом всё резвее и резвее закрутились, напряглись, заржали кони и потащили гружёные возы, насосы заухали, загудели котлы, потекла по трубам хмельная жидкость, запенились деревянные бражные чаны, работный народ засуетился, привыкая к сменному порядку, защёлкали счёты под пальцами проворных бухгалтеров, винокур тщательно бдел за процессом ректификации и крепостью конечного продукта, всё завертелось, забулькало, заиграло, задышало…

И вот уже, около полутороста лет, звавшийся когда-то по имени купеческой жены, Анисьевский, винокуренный завод поныне живёт и здравствует.

Подсчитано, что чуть ли не каждый седьмой из трудоспособного возраста, как говорится, от природы склонен к ведению реальной предпринимательской деятельности. В нашей местности этот показатель раза в полтора ниже; но это, если верить официальным данным. Однако учитывая тех, кто не хочет себя связывать налоговыми обязательствами с государством, пожалуй, нормативное количество бизнесменов наберётся. И главнейшее занятие этой части почёмского человечества – торговля. Казалось, не самая сложная сфера предпринимательства. Но и она таит в себе столько рисков и нестыковок…
  Знакомый предприниматель, у которого торговая точка и, кажется, не одна, выходит из придорожного «Магнита». С небольшим пакетом садится в фиолетовую от потрёпанности «семёрку», а ведь недавно водил внедорожник вполне престижной марки. Увидел вопрошающий взгляд. Устало пожал плечами:
  - Бизнес, сука…
  В ответ пришлось понимающе кивнуть:
  - Сука – бизнес.
  Статистика удивляется, хотя ей это по статусу не положено: аграрный регион, а мелкие предприниматели в сельскохозяйственном производстве далеко не на первых ролях и по количеству, и по финансовым результатам. Чистой прибыли такой бизнес почти не приносит, особенно если не вести учёт методами двойной бухгалтерии.
  Кое-когда вообще финансовые отчёты устраивают с предпринимателями забавные издевательства. «Индивидуал» решил выдвинуться на выборную сельсоветовскую должность. Пришлось опубликовать общую сумму его доходов за год. Как вы думаете, какая цифра названа? 0,00 руб. Если к этому приплюсовать отсутствие в собственности у него – предпринимателя – домов, квартир, дач, гаражей, автотранспорта, имеется, правда, земельный участок в 1900 кв. м, а денежных средств на счетах всего 2945 рублей и 39 копеек, - тогда электорату ничего не остаётся, как окончательно увериться в правильности своего выбора.
  С другой стороны, предприниматель, если он ещё уважаемый и крайне почётный гражданин, может, сами понимаете, горы свернуть и даже передвинуть автобусную остановку.
  А попробуйте разобраться в том, что по-хорошему не укладывается ни в какие разумные рамки. В 2012 году В.В.Путин поручил, чтобы через восемь лет в российской экономике насчитывалось не менее 25 млн. высокопроизводительных рабочих мест, но – хитрец, однако, - не сказал, как нужно определять и считать такие рабочие места. С тех пор адекватной методики, по мнению некоторых специалистов, так и не появилось. Промышленный комитет Общероссийского народного фронта подсуетился и вместе с Институтом экономики роста им. Столыпина (чего только на белом свете не встретишь) родил таковую. В её основу легли не квалификация сотрудников и не качество производимых ими товаров или услуг, а…

средняя зарплата на предприятии. Когда она превышает определённое пороговое значение, все рабочие места с этой «заоблачной» зарплатой на предприятии автоматически зачисляются в «высокопроизводительные». Так и считают в почёмских конторах: среднемесячная зарплата не меньше двух прожиточных минимумов для трудоспособного населения - значит такое рабочее место считается высокопроизводительным. Для региона минимум составляет 8967 рублей (по расчёту за 4-й квартал 2017 года). Умножаем на два, следовательно, достаточно в месяц получать 17934 рубля – и мы высокопроизводительны! Не забудем, что 13 процентов означенной суммы уйдёт мимо нашего кармана в налог на доходы физических лиц. Итого – чуть больше 15600 рублей на руки; чтоб и вам жить так же высокопроизводительно!
  В Почёме почти всё трудовое население женского пола распихано по магазинам, магазинчикам и иным заведениям торговли и общественного питания. Продовольственные и «прокладочные» товары народ покупает, поскольку пока не научился обходиться святым духом и патриархальными обычаями. А чем и как живут некоторые иные торговые точки, ответить иногда весьма затруднительно. Не знают, наверное, и сами продавщицы, которые периодически выныривают из дверей своих «бутиков», достают сигаретки и мобильники и глубокомысленно втягивают тёплый горьковатый дым, надеясь в нём отыскать сладость надежды, а заодно чешут свои нескромные язычки.
Торговые сети везде теснят лавочников. А мелкие предприниматели, отказываясь при каждом удобном случае от наёмных работников, остаются один на один с продажным миром и провинциальной скупой суетой. В среднем тутошний житель, по недавно опубликованным данным за 2017 год, тратит в месяц на розничные покупки чуть менее шестнадцати тысяч рублей; если половину этой суммы израсходовать на продовольствие (в день получается примерно 262 рублика с копейками на всё – от закуски до выпивки), а, кроме того, аптеки Почёма вовсе не пустуют, несмотря на их густоту, особенно в центре, смешно надеяться на то, что народ заполонит собой ювелирные, сумочные и прочие аксессуарные заведения. Но ведь подстричься ещё надо, хоть затылок подравнять…
  Даже «гиперы» и «суперы» магазины приобретают в небольших городках очень одомашненный вид, где продавцы здороваются с покупателями не вследствие того, что так положено по должностным инструкциям, но и потому что ежедневно видят эти лица, привыкли к ним, и любезность здесь в отношениях быстро становится привычной. «Вас много, а я одна» уже не звучит обязательным припевом в их отношениях. Жаль только, что эти приятельские улыбки и взгляды стянуты товарно-денежными скрепами. Но без последних, к сожалению, ничего дружеского между продавцами и покупателями не случилось бы.
  Предпринимательство в провинции, естественно, имеет свои неотмываемые черты. Бизнесвуменша может дружить семьями со своими «наёмниками», общаться в быту на равных, без напускной спеси. И в то же время… К хозяйке фабрички обращается одна из работниц:
  - Нельзя ли меня оформить так, чтобы засчитывался трудовой и пенсионный стаж?
  - А ты что, беременная?!
  Вот, ведь, сказал один митрополит XVI века по имени Даниил: «Всяк ленится учитися художеству, вси бегают рукоделия, вси щапят торговании».
----------
  Но деньги нужны (всегда), денег не хватает (всегда) – не только предпринимателям, ведущим счёт на сотни тысяч, на миллионы. Несколько скромных бумажек в надёжном кармане – для многих и многих насущное облегчение существования.
  Капитал спешит на помощь! Понятно, бескорыстной её никак не назовёшь. Да и само понятие «помощь» тут, честно говоря, не вполне уместно.
  Первыми, на кого натыкается в спешном порядке страждущий, - это букет микрофинансовых «мухоморчиков». Ни трёхэтажных хоромин с охраной, ни долгой дороги, крутых ступеней и извилистой наклонной тропинки для инвалидных колясок, ни металлического женского голоса, приглашающего клиента под номером к соответствующему месту обслуживания… Всё чрезвычайно близко, даже как-то уютно: открываешь дверь, встречает милое создание с длинными коготками искусственного происхождения, садишься рядом, даёшь паспорт – и через минутку купюры уже с тобой, у тебя, для тебя. И подобных уютных зальчиков только в Почёме с десяток. А раз есть зальчики, значит находятся в достаточном количестве клиенты-мальчики и клиенты-девочки. Недаром приведено сравнение таких организаций с ядовитыми грибами. Они тоже, как и природные галлюциногены, обладают некоей почти сверхъестественной притягивающей силой; только с помощью родственников-доброжелателей расплатишься, в том числе погасишь безумно высокие проценты, как ноги вновь неумолимо влекут тебя туда же словно на заклание к «золотому тельцу». Заоблачные проценты при этом оказывают тоже некое магическое воздействие; кажется, первая неудачная попытка уже научила главному, но нет – искус не слушает доводов рассудка, неукротимое желание хоть на часок ощутить в кармане хрустящий выводок упований всё переборет, и ты оказываешься вскоре в нежно-неотвратных объятиях новых долгов.
  Для более солидных решений есть банки покрупней. Хотя за последние годы их укоренённость в провинции серьёзно поубавилась в весе и в «производственных» площадях. Стало ясно, что и им вовсе не требуются многоэтажные здания – достаточно одного операционного зала, да ещё двух кабинетов: для заведующей этой точкой (которую иногда можно увидеть и за пультом, выдающим в полуавтоматическом режиме талончики на очередь) и для отправления естественных надобностей. Поскольку кредиты, выдаваемые тут, попухлее, то и требования к заёмщикам пообширней; всё решается (давать или отказать) вне почёмских стен.
  Человека захватывает бесконечная череда простых действий: взял – отдай – отдай – отдай, и снова… Постепенно теряется смысл денег, как эквивалента затрат, вложенных в общественно-полезный труд; подмаргивают проценты, тешит душу перекредитование; сама смерть заёмщика – тоже своеобразная банковская операция: застраховал кредит, и твоё исчезновение с этого света не причинит никакого финансового вреда наследникам.
  Есть и ещё одна игра в кредиты. Когда торговец берёт в долг товар для продажи. Как правило, долг этот нескончаем, он то разбухает, то слегка сжимается. «Завтраки» окончательной расплаты муравьиной цепочкой переходят от месяца к месяцу, из года в год. Но, с другой стороны, что же делать производителю? – а то и делать, что прощать, по возможности, помня, на днях товар нужно отпустить продавцу, тогда надежда на возврат затраченного, хотя бы частичный, состоится.
  Повсеместно наблюдается и такой вид одалживания, как, назовём, «соседские» кредиты. Заходит Марья Петровна и тысчонку просит до пенсии (муж её, гордый, подобного себе ни за что не позволит, но фактически займом пользуется). Или Лёня забежит: рубликов пятьсот дай на даму сердца, а, может, просто захотелось выпить с друзьями. Возвращают спустя месяц (с очередной пенсии или зарплаты), но буквально через день вновь заходят с заискивающей улыбкой и прежней просьбой.
  Так и вершится денежный кругооборот, который, в результате, строит не только финансовые, но и личные, приятельские и прочие бытовые, а вкупе социальные отношения. Всему остальному цена – копейка.
----------
  Где почёмский житель может считать себя включённым в общий водоворот вещей, политических дискуссий, всех бед и радостей мира? Конечно, у телевизора. Сладкий чай – а если ещё со свежей маковой булочкой – кажется вкусным необыкновенно на фоне летящих кадров, запечатлевающих на мгновение убийц, воров, несчастных, упивающихся роскошью и вседозволенностью, всех тех, с кем в действительности встреча, мягко говоря, удовольствия не доставит, но они – эти фигуры – так притягательны. И уже про чай позабывается, и пенсия становится как-то пообширней, если конфету «Пчёлка» во рту продолжительно держишь. Даже «томогавки», испытанные на арабских шеях, кажутся почти мультяшными.
  В чём не откажешь этому средству массовой информации, так в навязывании информации там, где ценного ни на грош; на то, во что одета президентша, а среди жён первых лиц вовсе не теряется ослепительно улыбающаяся жён какого-то очень продвинутого по части гомо премьера, - вот, где собака зарыта, и почёмец с почёмкой с удовлетворением оглядывает платье в 40 000 «евриков», и мужик-жёнка кажется вполне симпатичным, и где-то в самом краешке подсознания мелькает у пялящихся в экран щекотная мыслишка о…
  Тут ещё интернет – бедный обыватель в растерянности. Если телевидение всё же семейное развлечение, заглядывают в него не только дети и бабушки, но и мамы, перемежая взгляд на экран с чисткой картошки, то интернет, согласитесь, общается только с тобой; ты нежно обжимаешь троеперстием «мышку», и в ответ экран жуёт с тобой нескончаемую историйку кисло-сладкого, горько-солёного, жёлтого и красного, истекающего влагой и скрежещущего цементной неуступчивостью, иногда позабытого с детства вкуса; ты – с ним, он – с тобой; наскоро поесть тут же, не отрываясь, запить пивом; и только деревянная усталость, вдруг охватывающая тебя, сможет заставить с рассветом перебраться под одеяло; но монстры и политики, нехилые бюсты и тысячи нечитаемых документов и во сне вряд ли оставят в покое.
  Разве почёмцам сладить со всем этим?! А они и не сопротивляются. Лишь бы была возможность беспрепятственно оплатить услуги телекоммуникаторам, да на хлеб и всякие мелочи осталось.
  Теперь вот новая напасть. Почёмцы нового поколения ходят, ездят и даже разговаривают в наушниках, в маленьких и огромных, дорогих и просто не дешёвых. Честное слово, совсем не интересно, что они слушают, идя на занятия, дома в одиночестве, расслабившись в машине с персональным шофёром, – но больно за то, что они не слышат, не хотят слышать ничего вокруг, все те голоса и звуки, которые, в значительной мере, лепят человека общественного, кому безразличие сродни подлости.
  И это не предел. Как вам такая картинка? Собрались гости. Кампания тёплая, все друг друга давно знают. Выпили, закусили. И… И большинство кинулось к своим айфончикам: юморные кадры смотрят, анекдоты зачитывают, свежие новости просматривают и прочее, запечатлевают что ни попадя. «Живое», «непосредственное» общение; даже обильное питьё и вкусная еда не смеют оторвать человека от плоской утехи! Иной вариант того же. В гостиной на всю включён телевизор, по которому неспешно течёт очередная мелодрама: она – не так, он - не то. Мама упёрлась в ноутбук, папа усиленно нажимает кнопки мобильника. И это называется ежедневное семейное времяпрепровождение!
  Говорят, в мире потихоньку возвращается интерес к книге, печатанной на бумаге. Когда эта рябь доберётся до местных умов, отгадать невозможно. Но наличие приличного книжного магазина в Почёме давным-давно не наблюдается. Правда, есть две лавочки, где среди канцтоваров, которых в избытке (потому как справок, докладных, распечаток, объяснительных, неких «проектов» и тому подобной дребедени требуется для мала и велика необъятное количество), а также пазлов, ровненько и сиротски стоят книжки, к коим подходят (если подходят) в последнюю очередь. Атмосфера в обществе создаётся в значительной мере окружающими человека фактами культуры – то есть чем конкретно? – теле, интернет, наушники, гаджеты, «жёлтая» пресса и в самую последнюю очередь книга, где тоже надо ещё суметь отличить Шекспира от «милорда глупого». Человек по шею погружён в тёплую, приятно пахнущую, вязкую жидкость бесконечного кругооборота суетливого потребления.
  Отсюда – мелочь наших комедийных ошибок. На двери нового заведения по стрижке и укладке волос и прочего на двух листах формата А4 (как следует, вывеску сделать не успели) объявление о том, что здесь размещается: на одном листе «парикма», на другом… остальное.
Революционер и учёный Н.А.Морозов за 25 лет отсидки в Шлиссельбургской крепости при царях-батюшках написал 26 книг. Боже ж мой, зачем писал?!
----------
  Вам никогда не посчастливилось наблюдать картину торжественного собрания, посвящённого какой-нибудь знаменательной дате? Столько занятного увидите. Лишь один аспект этого мероприятия: каждым из главных начальствующих лиц сказано несколько слов (по бумажке, без бумажки, нет, лучше по бумажке), вручены грамоты и другие ценные подарки. Собственно, именно после такого «предисловия» и должно начаться само торжество. И в этот момент неровная ниточка этих самых лиц, как по команде, поднимается с мест и, слегка пригнувшись, тянется к выходу; они своё дело сделали, а вы – народ – веселитесь; и вновь зажужжали заботы, и кружатся в бешеном лёте не сладенькой лжи доброхоты, иной – закалённой – породы; нам песенки слышать кого-то не надо до нервной зевоты, пусть танцы и нежные ноты дадут вам остыть от работы; а нам нет нужды в позолоте и праздновать вместе охоты; у нас на кону – не разводы, игра – на бесценные лоты; вам – пчёлам – пополнить нам соты, а мёд – он не ваши заботы.
  Ну, так вот. Эта отдельная цепочка от сидящего в зале народа, от электората, от обывателя, просим прощения, прослеживается вполне ощутимо и даже назойливо. На разных общественных ступенях подобные цепочки выглядят разнообразно. Местами просто фарсово. К примеру, взаимоотношения власти и СМИ. На общероссийском просторе можно встретить весь «радужный» спектр мнений, включая «амнуэль-синдром». Но стоит слететь на региональный уровень, где правящие гораздо менее сильны, распоряжаясь лишь отпущенными, со соизволения, кусочками финансового пирога, и поэтому позволяющие очень дозированные, по существу, мелочные придирки к себе, да и ни в коем случае не к главным региональным лицам. Зато портреты последних шарахают чуть ли не в каждом номере размером с хороший памятник. Шагнём ещё на пролёт вниз – уже тянет сыростью и специфическим запахом плохо проветриваемого подвала. Зато средства местной информации выглядят радостным васильком посреди зелёной лужайки, тепло и комфортно, селяне выращивают, бабочки порхают, главы муниципальных образований вершат и вершат… Всё увешано фестивалями, выставками, праздниками, фейерверками, и даже рост показателей экономической активности выглядит чудесным и чудным на фоне выплачиваемых пенсий и общего укрепления.
  Обратите внимание на то, как говорят многие из структур: ноль эмоций, напряжённая фигура, ощущение, что при произнесении слов, их губы вовсе не шевелятся, и звуки, кажется, рождаются из ниоткуда.
  А как вам придётся такой убийственный оборот темы. В целом по региону из десяти крупнейших налогоплательщиков только один (!) относится к категории в полном смысле промышленных предприятий, остальные – банки (конечно, вот, кто нас кормит и поит неутолимыми упованиями) и различного рода транспортные (газ, нефть etс.) организации, центральные офисы которых находятся известно где. К слову, на каждые из 1700 строительных организаций, зарегистрированный в области, приходится в среднем 5,9 работника, включая генерального директора и бухгалтера. Честно говоря, разве муниципальные власти заинтересованы в возрождении реальной индустрии? Ведь увеличение крупных промышленных предприятий – это рост квалифицированного рабочего класса, самого организованного, самого созидательного и самого, скажем по секрету, революционного. Оно нам надо? Капитализм в сельском хозяйстве имеет свои особенности, и кого поддерживать местным властям, как не фермеров (мелких предпринимателей, по-старому – кулаков), которые держат своих наёмных работников надёжно: все профсоюзы и иные общественные образования в деревне удачно сосредотачиваются в одной пятерне – догадайтесь, в чьей?
  Сейчас стало модным проводить различного рода заседания коллегий, региональных госсоветов и прочих подобных мероприятий, где большие начальники поучают средних и ещё помельче, как надо и как не надо. В отличие от советских времён с их партийно-хозяйственными активами, профсоюзными собраниями и проч., на которых выступали, довольно активно и со знанием дела, не только руководящие лица, но и представители рабочего класса, крестьянства, трудовой интеллигенции. Действительно, что последним делать на заседаниях, когда собрались ответственные люди и решают, решают, решают…
  Приведём тезис к нашей теме, который, на первый – неверный - взгляд не так уж важен и даже спорен. Звучит он примерно следующим образом: «Власть должна быть незаметна». Как? А по-всякому. Отремонтировали участок дороги – о чём здесь кричать? те, кто ездит и ходит по нему, оценят по справедливости, а те, кому достались остальные нетронутые путевые направления, будут думать несколько иначе, и вполне справедливо. Поставили знак перехода по просьбе жителей – о чём же думают городские коммунальные службы, если трогаются с места лишь от жалостливых жалоб в ожидании последующих глубоких благодарностей, грош тогда им цена. Вовремя включили отопительные котельные и вовремя их остановили – кто ж такому счастью поверит? Зато ещё одна зона отдыха с неизменной тротуарной плиткой – как много у нас зон отдыха, устанешь, пока отдохнёшь. Запустили новое высокотехнологическое производство – ну, это, пожалуй, слишком хватанули. Поздравления с очередным профессиональным праздником – а кто главным образом красуется на фото в газетах и в теленовостях, замечаете? Видно, недалеко то время, когда закапает дождик, посыплет снежок, солнышко взойдёт – тут как тут объявится фотогеничная муниципальная голова. Почёмская пресса освещала только что прошедшие очередные выборы очередного президента: а на фото те же «головы» под броскими заголовками «Голосуем за будущее», «Мы выбираем президента» (они голосуют, они выбирают); на второй странице – толпится остальной народ, некоторые с календариками в руках (для отчёта).
Ещё Конфуций говорил, что лучший властитель – это тот, о котором народ лишь знает, что он существует.
----------
   Не правда ль странно? – сколько до сих пор
Ушло людей в неведомый простор,
И не один оттуда не вернулся…
Всё б рассказал – и кончен был бы спор!
عُمَر خَیّام نیشابوری‎
Очень непросто даже слегка затронуть эту тему именно на почёмской почве. А надо. Попытаемся объясниться. В любой человеческой судьбе есть минуты, мгновения, реже часы, когда человек вдруг (или по собственному желанию, или по внешнему принуждению) обязан преобразиться. Вот свадьба – когда два в общем-то независимых существа обязуются создать, кто семью, кто детей, кто целый клан, а кто – залетел. Вот смерть – преображение материальной субстанции через тлен и прах; человек стучится в ворота, а, напомним, двери ада закрыты изнутри. Вот открытие новой торговой точки – без обязательного реверанса в сторону небесных сил тоже никак не обойдётся. И т.д., и т.д.
Первое и главное, определяющее при всём при этом – чувство страха, просто животного страха, неверия в то, что всё обойдётся, сложится, сотворится тобою, как надо; а как надо? Иногда это неутомимый, холодный ручеёк, который катится среди повседневья и вдруг ошпаривает тебя до мозга костей. Часто страх изначально встроен окружением и близкими в твою скромную систему взглядов. Тут и просыпается вера в нечто чудесное, в несравнимо с земным надёжное. И вот уже шепчутся молитвы (хотя бы несколько слов), крестимся или как-то иначе отпугиваем дьявола, который без веры – ничто; и, в конце концов, человек окунается в религиозный пафос как последнее и окончательное пристанище, повторим, его несбывшемуся чаемому; он верит (потому что знает), что его там простят за весьма скромную плату и не долгое стояние в ладанной дымке.
Читатель этих строк, возможно, возмутится: вот, дескать, сказанули, а сами-то понимают, на что они руку поднимают; яснее нельзя выразиться? Сошлёмся на антиномию Канта: всё в мире просто и неделимо, нет ничего в мире простого, всё сложно и делимо. Понятнее?
Глядя на прихожан почёмских церквей, первее всего замечаем платки женщин среднего и пожилого возраста. Правда, местная социология информирует, что 80% жителей области считают себя верующими; понятно, «считать» это не значить быть таковым. Да и заглядывают в культовое учреждение на более-менее постоянной основе 40%. Любопытно, что абсолютное большинство из опрошенных ежедневно молятся, но вот тексты молитв знают далеко не все. Словом, как ни крути, именно женщины составляют основной и главный контингент тех 5-10 процентов от всего населения, которое ходит в церковь регулярно и, что называется, со знанием дела. Они прочно приучены правилами повседневности к обыкновенным чудесам, которые только и в состоянии пресечь несправедливости тутошнего мира. Пожалуй, им более, чем кому бы то ни было другим, по душе нравственный императив писателя, мудреца и мыслителя: «Избавление рабочего народа от его угнетения и изменение его положения может быть достигнуто не проектами наилучшего устройства насилием, а только одним: тем самым, что отрицается радетелями народа, утверждением и распространением в людях такого религиозного сознания, при котором человек признавал бы невозможность всякого нарушения единства и уважения к ближнему и потому и нравственную невозможность совершения над ближним какого бы то ни было насилия». Потому истово крестятся и озвучивают бесценные слова они, что, в отличие от Льва Толстого, чувствуют невероятность осуществления этой нравственной максимы.
А жизнь, только гляди, в мгновение ока превращает высокую драму и даже трагедию в нечто фарсовое. Следствием служит немалое число не прихожан, а, назовём их, захожан под высокие своды, которым надо срочно порешать (то есть перенести на чужие его плечи) навалившиеся проблемы и с лёгким сердцем, выйдя, скинуть с волос платок, натянуть кепчонку, бросить десюльник убогим и поспешить по своим неотложным делам.
Захожанский образ мыслей приводит ко всякого рода ситуациям-загогулинам. То руководитель детсада устраивает среди своих воспитанников конкурс по разрисовыванию пасхальных яиц (а, учитывая многоконфессиональность местности, ходят слухи, уже звенит колокольчиком на лужайке баранчик, которого дети деловито откармливают), то священнослужитель из высоких официальных пределов вдруг обрушивается на Color Fest за то, что – не поверите! – это ни что иное, как прославление демонов (не любит власть, в том числе и церковная, бесов, она согласна отменить праздник красок, по крайней мере, заменить его на выдувание мыльных пузырей, которое так похоже на ежедневные занятия самих чиновников), то теологи на строго научном уровне размышляют о недостаточной сакрализации управления обществом и государством (марксизм-ленинизм, конечно, - давно пройденный этап. А вот помазанник божий и самоопределение каждого гражданина, как адепта соответствующего религиозного бессознания, как-то ближе российскому менталитету).
Казалось бы, речь пойдёт ниже о другом, но вдумайтесь: какие, к примеру, новогодние пожелания предельно часто слышатся из самых разных уст: здоровья, здоровья и ещё раз здоровья. И во всяческих почёмских опросах звучит всё та же посылка. Нет ничего важнее: будешь ты рабом своих желаний, кого-нибудь обманешь, потеряешь честь, а может, и родину, изменишь веру, но… здоровый же! Иногда к пожеланиям здоровья, правда, прибавляют – и много денег, но это, по сути, про то же самое. И ещё один парадокс: пожелания здоровья на разные праздничные и выдающиеся из обычного ряда дни неизменно сопровождает, простите, пьянка. Дитё, которого любят и лелеют, воспитывают и обучают сразу в нескольких школах, строго следят за оценками, уже твёрдо усвоил, что мама в такие дни выпадает из обычного порядка вещей, вообще – выпадает; он знает, что праздник – это алкоголь. Как такое возможно истолковать на прихожанском уровне? Да никак. А на захожанском животном страхе – в порядке вещей.
Предельным выражением этого ментального ужаса перед непредвиденными жизненными ситуациями и поступками является непомерное распространение всякого рода магических шарлатанов и прочей подобной братии. Шутка ли: по данным Всемирной организации здравоохранения в России числится не менее 800 тысяч целителей, экстрасенсов, магов, астрологов и т.п., годовой оборот которых достигает 2 млрд. долларов.
Такие дела.
Ещё раз обопрёмся на могучие плечи мудрых. Как выразился Гельвеций: «Если бог бесконечно добр, зачем его бояться? Если он бесконечно мудр, чего ради беспокоиться нам о своей участи? Если он всеведущ, зачем извещать о наших нуждах и утомлять нашими просьбами? Если он вездесущ, для чего храмы? Если он господин над всем, для чего жертвы и приношения?».
----------
  Нам удаётся понимать друг друга, когда для этого вроде бы нет ни капельки оснований. Вот телефонный диалог:
  - Привет.
  - Привет.
  - Ты как?
  - Да так.
  - А она?
  - Ну-у…
  - А ты?
  - Кхм.
  - Ждать?
  - Мм.
  - Но…
  - Ой-ёй!
  - А?
  - Не.
  - Ха-ха!
  - Хи-хи!
  - У-у.
  - Ещё бы.
  - Эх.
  - Давай.
  - Давай.
  А где же сложносочинённые и сложноподчинённые предложения, головокружительно красиво и вместе с тем точно выражающие не только мысли, но и чувствования человека?! Неужели чириканье есть высшая ступень взаимообщения (подразумевается, не птичек)? Какова гамма слов, такова и гамма желаний и потенций, такова и гамма надежд и убеждений.
Словно страшное пугало в современной социологии - понятие «тоталитарное государство»; как неуютно в нём, какое оно несправедливо требовательное к своим гражданам, даже жестокое. Тоталитат – абсолютная полнота, то есть государство (правящий класс) в главном и основном хочет знать что и требует от своих членов прозрачно отчитываться перед ним как. Вы говорите: это неправильно, так быть не должно, дорогу демократии и свободе! Но, позвольте, а такой общественный институт как церковь (вообще, любое религиозное объединение) разве не тоталитарная по своей сути организация; и – ничего, в чём-то мы даже приветствуем и одобряем такую систему? Чуть порассуждали над одним прилагательным, и получилось, что, казалось бы, окончательно устоявшиеся рамки, не совсем крепки и бесспорно требуют гораздо больше диалектической гибкости.
  Пример про слова. При телефонном прощании сплошь и рядом слышно: «Давай». Что «давать», как «давать», где «давать», зачем «давать»? и далее масса вопросов-несообразностей. Видимо, в данном случае мы наблюдаем нечто иррациональное, простенько произносимое, не требующего последующего свидания («до свидания»), не носящее ни капли трагических нот («прощай»), не даже – сюрреалистическое тоже, но, так или иначе, более близкое к моменту расставания («пока»). Перечисление вариантов, видимо, можно продолжить, однако, согласитесь, более одиозного и вертлявого выражения, как «давай», не придумать – какое время, такие и выражения.
  Вот образчик из сферы телеведущих. Очередной теракт, связанный со смертями; хочется нагнать побольше ужаса, тогда «ящик» наверняка не выключат. И звучит: "Страшная трагедия!!». Скажите, пожалуйста, а «нестрашная» трагедия бывает?! Такая шутейная. Вот-вот – тогда это шутка, а не трагедия. Но надо навести побольше horror-ного кошмара, оттого и стараются, попутно искажая язык.
  Когда маленькие дети вдохновенно коверкают слова («нажмать», «поняла», «обгонил», «паанина» и т.п.), это производит умилительное впечатление. Но мы отнюдь не реже слышим от вполне взрослых и, по всей вероятности, считающих себя образованным особями человеческого рода из Почёма: «стои», «ехай», «обои» (в смысле: оба), «ложи» (то есть, положи) и непременно «звонит» (с ударением на «о»). Ничего страшного; подумаешь, я и в Африке так говорю, и меня, кому нужно, поймут! Неряшливость языка вовсе не производит неприятного впечатления на слушающего; напротив, с радостью узнаём земляка и готовы вести с ним беседу с той же лексической и орфографической лихостью. Возможно, у таких почёмцев своя правда, свой резон, потому что живут они в мире, удобном во многих отношениях, утилитарно простом во всех основных проявлениях. Однако, что же Тургенев, Толстой, Шолохов, Лесков? Пушкин, наконец?! Да кто же их читает? И то верно… А?
  Есть ещё одна почёмская отличительная краска, которая превращает местную речь в особый фрукт, отличающийся невероятно пряным вкусом, с помощью чего почёмца можно вычленить в любой, даже самой экзотичной туретчине.
Необычайно отчётливо подобный колорит, распространившийся повсеместно по России, проявляется, к примеру, когда телекамера приближает нас к отечественному футболисту или тренеру в момент острой неудачи – гол пропустили, противник нагрубил, пас неверный и т.п.: такая чёткая и роскошная артикуляция всем известных «трёхбуквенных» слов и «трёхсловных» предложений представляется в этот момент нашему изумлённому взору; и мы, заворожённые, повторяем чуть ли не вслух, то, что вылетает из перекошенных ртов родных кумиров, сопровождаемое их смачными плевками и сморканиями. А ведь перед матчем камера выхватывает быстренько и истово крестящегося того же спортивного идола. Вот вам – богоданное мгновение, мать вашу.
  Чтобы быть наиболее доказательными, отметим и такой медицинский факт. Тяжелейшая болезнь – инсульт – лишает человека очень многого, в том числе нередко связной речи; остаются буквально крохи внятных слов, которые тем не менее позволяют в некоторой мере выражать желания и эмоции несчастного. Потому-то и выдавливает из себя болезный:
- Бля-а-а…

Почти 70 лет тому назад, в 1949 году весь советский народ, так было принято тогда говорить, готовился отметить 32-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Нынче всё гораздо лучше и свежее: если и отмечали в средствах массовой информации и ещё кое-где круглую дату, то, как правило, до сипоты и глубокого закатывания глаз отыскивали везде, где можно и нельзя, нечто «жареное» и «солёное», преподносили сие в качестве последнего и самого верного знания.
  Чем и кормили народ.
  Ладно, что сготовили, то и съели.
  А вот, пожалуйста, вести семидесятилетней давности из нашей с вами местности.
  Сравним?
  Тексты, никак не подкорректированные, процитированы из «Тамбовской правды» за октябрь 1949 года (приведены более мелким шрифтом). С некоторыми нашими комментариями. Читатель вполне в состоянии расширить и углубить последние. Было бы желание и честное отношение к временам и нравам.

Благоустройство птицесовхоза «Арженка».

    Нынешним летом птицеводческий совхоз «Арженка», Рассказовского района, построил три благоустроенных дома. В них теперь живут 18 семей рабочих совхоза.

    Расширяется жилищный фонд и за счёт индивидуальных застройщиков. Уже отстроено 12 домов.

Построено также большое здание для конторы совхоза. Сейчас строится клуб на 300 человек и лесопильный завод.

    За короткий срок рабочие совхоза под руководством инженера тов. Медведева соорудили железобетонную плотину. Теперь уровень воды совхозного пруда поднимется на три метра, а зеркало его поверхности увеличится до 10 гектаров.

    На территории совхоза высажено большое количество деревьев и кустарников. В саду посажено 500 яблонь.

  Как не вспомнить птицеводческий совхоз «Арженка»! Какое бы название он не носил, но год от года, десятилетие за десятилетием он динамично развивался и креп. Только до асеевского дворца, расположенного на его центральной территории, по-хорошему руки не доходили. Зато сотни миллионов штук яиц, куры, гуси, зерно и много чего ещё – налицо. Теперь вот дворец худо-бедно восстановили; замечательно он смотрится среди заброшенных ферм и шныряющих невдалеке от него конкурсных управляющих.

  А тогда – в труднейшее и голодное – послевоенное время в «Арженке» всё-таки строили. Причём, обратите внимание, не только за совхозные деньги, но и за счёт индивидуальных застройщиков. Конечно, пока без газа, все удобства во дворе. Но не скучно люди в совхозе жили, даже без интернета. Доказательство тому, к примеру, как раз тогда возводимый клуб. Кажется, всё в нём спели и сплясали; отныне будем только вспоминать.

  Плотину привели в надлежащий порядок – площадь пруда соответственно увеличилась. Рост объёма водохранилища тоже имело прямое отношению к производству: количество водоплавающей птицы в хозяйстве не маленькое и постоянно прибавлялось, кроме того совхозом возделывались крупные овощные плантации, требующие обильного полива. Понятно, большинство строительных работ обеспечивалось исключительно ручным трудом. А для создания той же плотины надо было перелопатить десятки тысяч кубометров грунта, по колено в родниковой воде бороться с «плывунами», таскать тонны бутового камня. В воскресные дни стройке посвящали своё личное время многие труженики совхоза. Как возгласил, пусть и по другому поводу, наш всерассказовский стихотворец В.А.Земляков:

  Иван и Русь – родная тема,
 Тандем из древности времён,
 Иван в России как эмблема
 Её прославленных имён.
  В другой стране свои устои,
 Но знают всюду и везде –
 Иваны русские – герои
 На поле брани и труде.

В домах колхозников заговорило радио.

В колхозах имени Будённого, имени Молотова и имени Калинина, Нижне-Спасского сельсовета, установлены первые 40 радиоприёмников. К 32-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции в этих сельхозартелях будут радиофицированы школы, детский дом, сельсовет и все дома колхозников.

У нас сегодня тоже идёт «радиофикация», с обратным знаком. Говорят, на Рассказово осталось действующих лишь три сотни радиоточек. С Верхне-Спасским сельсоветом семидесятилетней давности мы идём наравне!

  Конечно, теперь много каких электронных «игрушек» функционирует даже в самой хилой избушке, даже в самом дырявом кармане. Но, вспомните, постоянно включённый радиоприёмник будил нас в 6 на работу (ага, теперь работа начинается тогда, когда мы захотим, а то и вовсе не начнётся, - поскольку я пока временно безработный), целый день снабжал новостями (и не теми, кто кого подорвал и где кого задавили, кому что оторвало и как всё застабилизировалось), музыка негромко звучала (представьте себе, большей частью симфоническая, скрипочки там, валторны и прочее – а это какая такая?), прекрасно поставленными голосами самых знаменитых актёров озвучивались классические тексты художественных произведений (без невнятицы и самоуверенного жевания иссохших истин от нынешних высоко облечённых лиц), обязательно почти ежедневно объявлялась в эфире и местная передача (опять без срочной информации о наездах на несчастных пешеходов, изнасилований впопыхах и иных «прелестей»).

  Прощай, радио! И да здравствует нескончаемая предвыборная компания!

  А упоминание детского дома в тогдашнем селе понятно: только что завершилась беспощадная война.
 
Кузница текстильных кадров.
      При Арженской суконной фабрике открылось трёхгодичное ремесленное училище. При нём имеется хорошо оборудованное общежитие с просторными и светлыми комнатами, а также лаборатория.

    В училище обучаются 100 девочек. За три года она получат профессию ткачих и прядильщиц.
 Сотни и тысячи девочек получили с тех пор и до завершения эпохи советской власти в Рассказове профессии ткачих и прядильщиц. Лучше это или хуже, чем десятки девочек, наших землячек, приобретших в капиталистическую пору звания менеджеров и юристов, - время рассудит. Куда девочкам деваться – комбината и след простыл, а суды переполнены делами, а компьютеры призывно мигают нежными цветами – садись и набирай тексты и таблицы, рисуй и рассчитывай с помощью лицензионных программ, опять же – в тепле, и крыша (в лице босса) над тобой склонилась.

Построено пять жилых домов.

    Коллектив Рассказовской лесозащитной станции имени Докучаева проделал большую работу по благоустройству и озеленению своей усадьбы. На усадьбе высажено большое количество корней берёзы, клёна и декоративных растений.

    К 32-й годовщине Великого Октября здесь будет достроена электростанция, которая даст свет в мастерские и квартиры рабочих. Заканчивается строительство общежития и столовой. Построено пять двухквартирных домов. К октябрьскому празднику в них справят новоселье 12 семей рабочих и специалистов.

Никто уже сейчас и не вспомнит, где такая была в Рассказове лесозащитная станция. А тогда и её работники обихаживали предприятие. Тоже строили дома, общежитие. В то голодноватое время и столовая была к месту, без «шведского стола», разумеется, однако, наверное, на первое время хватало.

  Электростанция – громко сказано. Но как иначе выразиться, если свет только таким образом пришёл на смену «керосинкам» в квартиры тружеников и мастерские этой организации?

Десять тысяч книг – сельским библиотекам.

Население Рассказова активно включилось в месячник по сбору книг для пополнения сельских библиотек.

    Работницы городской библиотеки Л.Дмитриевская и Л.Самсонова собрали от читателей более 700 книг; 200 книг поступило в детскую городскую библиотеку. Всего по городу уже собрано более 6000 книг.

    К октябрьским праздникам сельские библиотеки района получат от города около 10 тысяч экземпляров политической, художественной, сельскохозяйственной и естественно-научной литературы.

А вот тут – словно и семи десятилетий не было. С определёнными корректировками, естественно.

  И поныне, несут и несут в городскую библиотеку книги, даже подчас возят на машинах в мешках. «Куда девать эту макулатуру?» Библиотеке хорошо – те, кто всё-таки туда захаживает по делу, а таких не так уж мало, имеют более широкий выбор для чтения.

  Каково ныне с библиотеками сельскими, пусть они сами и расскажут, если есть желающие.

  Хотим обратить внимание вот на что. Конкретных имён авторов и названий собранных для сельчан книг в коротенькой информации нет, лишь обобщающе сказано: политическая, художественная, сельскохозяйственная и естественно-научная литература. Интересно, что сейчас сдают, спустя четверть века после… Одно из двух: если это когда-то собранное родителями, дедами и бабушками, то, наверное, в общем-то неплохой подбор; если приобретённое в нынешних киосках и канцмаркетах, то дело намного хуже.

  Восстанавливается плодовый сад.

   Плодовый сад, принадлежащий Рассказовской суконной фабрике, долгое время был в запущенном состоянии. Сейчас под руководством агронома Л.Желтовой ведутся работы по его восстановлению. Уже заготовлено свыше 5 тысяч саженцев плодовых деревьев. Сад окапывается, вокруг него строятся новые изгороди.
  Рассказовская суконная фабрика в послевоенные сороковые годы была одним из самых стабильно работающих предприятий города. Она положительно и неоднократно отмечалась не только на городском, но и на областном уровне. Теперь фабрики нет, и нет вообще достижений в рассказовской суконной промышленности. Это – для будущих историков, если таковые найдутся. Вот они-то, вероятно, и припомнят факт восстановления плодоносящего фабричного сада, которого ныне и след простыл. Может, кто-то вспомнит о его местонахождении и положит на то место яблочко?

  Отделение Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний в Рассказове.

    В Рассказове организовано отделение Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний. В действительные члены и члены-соревнователи принято 27 человек. Среди них учительница литературы средней школы № 4 Рябинина, заслуженный врач республики П.Н.Донской, преподаватель истории педучилища тов. Недосекин, заведующий гороно тов. Игнатов и другие. Недавно для интеллигенции города действительным членом Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний заслуженным врачом республики П.Н.Донским была прочитана лекция на тему: «Жизнь и деятельность академика И.П.Павлова». В цехах и общежитиях Арженской суконной фабрики секретарём горкома ВКП(б) тов. Кудрявцевым прочитана лекция «Победы народно-освободительной армии Китая».
  Упоминание учителей в этой информации естественно. Они во все времена в немалой степени взращивали и направляли идеологию, превалирующую в обществе, были той главной силой, которая пестовала и воспитывала новое поколение. Ошибки и уклонения от истины учительским корпусом больно ударяли, ударяют и всегда будут ударять по самочувствию и предпочтениям народа.

  Поэтому тяжело, как-то неловко услышать недавно от высокого должностного лица, по первой профессии, кстати, - учителя, такое заявление: «Нынешнее время историки сравнивают с Февральской революцией». А совершившаяся чуть позже «Октябрьская революция, нанёсшая огромный удар по духовности народа» (по его же выражению), выходит, ничего доброго, справедливого и полезного народам Российской империи не принесла. Живём мы, следовательно, под властью слабого и продажного правительства министров-капиталистов, в прямом и переносном смысле, без царя в голове… аналогии продолжать не будем.

  Ещё более невразумительно тогда же выразился духовный пастырь: «Отсутствие абсолютного мерила приводит к тому, что у каждого есть своя собственная правда, нередко входящая в противоречие с «правдой» другого человека, структуры и государства, что ведёт к умножению конфликтов самых разных уровней». Окавыченная «правда» другого, полагаем, подразумевает вероятность неких действий против таких других со стороны неокавыченных правдистов. Читаем дальше: «Правда у каждого своя, а истина одна». Чудный афоризм, под стать: «Свобода лучше, чем несвобода».

  Вполне закономерно, что у подобных учителей-наставников подрастают ученики-политологи, лихо объединяющие времена Смуты, Октябрьской революции и российской современности. Видите ли, в начале XVII века народ раскололся, брат шёл на брата, русские православные люди резали русских православных людей, не было церковного единства. Непонятно, откуда при этом взялись польские оккупанты, самозванцы, дворянские полки Болотникова, спасители отечества из северо-восточных окраин Руси, тихий и бесцветный Михаил Фёдорович Романов… Как это всё не вяжется с семнадцатым и последующими годами XX века. Тот же ученик-журналист утверждает: «Наша нынешняя смута не завершилась. До единства народа и страны ещё очень, к сожалению, далеко». Надо «объединяться вокруг позитивных ценностей. Хотя бы ради того, чтобы страна наша была на карте и ещё через 200 лет, и говорили здесь на родном нам языке». Прямо «Жалоба турка». Помните?

Ты знал ли дикий край, под знойными лучами,
Где рощи и луга поблекшие цветут?
Где хитрость и беспечность злобе дань несут?
Где сердце жителей волнуемо страстями?
   И где являются порой
Умы и хладные и твёрдые как камень?
Но мощь их давится безвременной тоской,
     И рано гаснет в них добра спокойный пламень.
Там рано жизнь тяжка бывает для людей,
Там за утехами несётся укоризна,
Там стонет человек от рабства и цепей!
   Друг! этот край…

«Пусть истину скрывает ложь:/ Что ж делать? — Все мы человеки!» - горько вздохнём вместе с поэтом.

  Как чеканно, в ответ на пресную маниловщину, звучат ниже приведённые фразы, опубликованные в газете «Правда» 19 ноября 1918 года: «Февральская революция таила в себе внутренние противоречия. Революция была совершена усилиями рабочих и крестьян (солдат), между тем как в результате революции власть перешла не к рабочим и крестьянам, а к буржуазии.

  Необходима была новая, социалистическая революция для того, чтобы вывести страну из тупика империалистической войны и хозяйственного развала.

  Свергнув власть помещиков и буржуазии и поставив на её место правительство рабочих и крестьян, Октябрьский переворот одним уларом разрешил противоречия февральской революции».

  Так надо отвечать на горящие вопросы современности. Это вам не надуманные параллели, не жонглирование правдами и «правдами» и прочее. У Л.Н.Гумилёва в этногенезе российского суперэтноса после примерно 2200-2300 годов наступает фаза обскурации, и далее, в мемориальной уже фазе, наш этнос превращается в реликт. А будет ли затем подъём и дотянемся ли до акматической фазы – большой вопрос. И к учителям тоже, даже в первую очередь.

Школьники собирают древесные семена.

    500 килограммов семян плодовоягодных и древесных пород заготовили к осенним лесопосадкам комсомольцы, пионеры и школьники района.

  Предыдущий комментарий несколько затянут, о последнем же сообщении долго говорить нечего. Да, в те годы пойти в магазин или на базар и купить любые душе угодные семена или саженцы, было практически невозможно. Поэтому приходилось рассчитывать на свои силы. И на бескорыстный труд комсомольцев, пионеров и школьников. Опять же - общественнополезное занятие.

  Ныне школьная молодёжь твёрдо знает: посадками занимаются специальные организации типа «Благоустройство, «Зеленхоз» и прочее, а также работники муниципалитетов, преимущественно в своё рабочее время. И нечего молодёжь отвлекать от гаджетов, поисков денег на пару сигарет, правильному составлению отчёта о невинно убиенных солдатах вермахта при деятельном участии «Народного союза Германии по уходу за военными захоронениями», и, вообще, отстаньте!
------------    
Недолгая прогулка по новостям почти семидесятилетней давности на сегодня закончилась.

  Согласитесь, люди, которые жили тогда, трудились, переживали трагические этапы существования государства, плакали и смеялись, они же наши с вами земляки, были куда серее одеты, но такие же красивые, даже без удлинённых ресниц, красных нахальных прядей и выстриженных там и там полосок и завитушек, им гораздо меньше пришлось на веку отдыхать и путешествовать по городам и весям, но они умели и с чувством пели такие песни, которые сейчас и в застолье не вспомнят, они искренне радовались восстановлению мирной жизни и многое делали своими руками, чтобы хоть немного полегче жилось не столько лично им, сколько всей стране, учились и учили, а как мечтали о будущем XXI веке! Словно это мы, теперешние, только на три поколения раньше. Да?

Пухлый том в пятьсот страниц с материалами международной научной конференции «Асеевы и эпоха» вышел в свет уже год назад. Но в «рассказовском мире» о нём практически не говорят, о нём не пишут, его не распространяют. Выражать сожаление по этому поводу бессмысленно; у нас, видимо, иные заботы и чаяния, нежели пристальное и идеологически выверенное изучение прошлого нашего края, которое, как убедимся ниже, куда чётче позволяет высветить нынешнее состояние российского общества и, в частности, «рассказовского света» тоже.
  Несколько слов о названии труда. Хотя речь в книге ведётся о немалом числе людей, связанных и не связанных родословными нитями с Асеевыми, точнее было бы определить основную тему, как Михаил Васильевич Асеев и его дворец, где он прожил свои лучшие, самые богатые – в прямом и переносном смысле слова – годы. Вторая часть заголовка тоже, пусть звучит и громко, явно не полностью отражает суть произошедшего за полтора столетия. Перед взором читателя проходит целая череда эпох, переломных и отрицающих друг друга в принципиально важных позициях. Соответственно, и фигура М.В.Асеева, знаменитого особняка в Тамбове и, конечно, предпринимательское дело фабриканта и купца то вырастают до всероссийских масштабов, то почти исчезают даже на фоне берегов Цны, то вновь, в немалой мере искусственно, превращаются в некие символы ушедшего и опять нарождающегося, иногда, простите, в анекдотическом обличье, которое прекрасно выражено словами сладенькой песенки: «Как упоительны в России вечера...». Очень уж явственно обозначается на некоторых страницах книги аксиома: какие времена – такие и идеологемы; нет, наоборот, какие идеологии – такие и времена.
  Итак, Михаил Васильевич Асеев и Co. (Далее мы будем постоянно ссылаться на материалы конференции. Чтобы не утяжелять чтение, имена исследователей, кроме некоторых случаев, не указываем. Надеемся, они (авторы) нас простят).
  Основатель асеевской династии Агафон Фёдорович Асеев совсем немного пожил на рассказовской земле. Все крупные купечески-промышленные достижения (за исключением накопления первоначального капитала – откуда, история умалчивает и, наверное, правильно) начались с покупки его вдовой, Марфой Даниловной, и сыном, Василием Агафоновичем, Арженской суконной фабрики у вдовы полковника Веры Яковлевны Рогозы.
  Как справедливо отмечено, к тому времени простые сукна уже более сотни лет составляли предмет торговли на сельских ярмарках Тамбовской губернии. Предназначались они в основном для представителей низших классов. А «низших» всегда много, и очень, так и сукна им только подавай.
  Но и это только присказка.
  Отмена крепостного права неизбежно привела к переделу собственности. Среди недворянского сословия развернулись инициативные и везучие, как ныне выразились бы, пассионарные люди. И скромная Арженская суконная фабрика выросла при М.В.Асееве (01.11.1858 – 13.09.1933) в могучее предприятие (работало 4700 человек в три смены), а сам главный и основной владелец её, вкупе с многочисленными находящимися в его собственности землями, дворцами, заводами и фабриками, превратился в фигуру почти общероссийского уровня. В определённой мере именно благодаря этому предприятию «промышленное село Рассказово» попало в капитальную монографию молодого В.И.Ленина «Развитие капитализма в России».
Очень важная, даже определяющая, характерная черта асеевского суконного предпринимательства: во многом финансовую стабильность оно приобрело за счёт заказов для российской армии (шинельное сукно и проч.). Обратим внимание и на такой факт. В 1912 году в текстильной промышленности России доля немецкого капитала достигала 50%. К чести Асеева, нет никаких документальных подтверждений, что Арженская фабрика, как и множество других асеевских предприятий, имели в своём капитале иностранную составляющую.
Двенадцатичасовой рабочий день, особо тяжёлое положение женщин, которых было на фабрике большинство, детский труд, жестокие штрафы, суровые репрессивные меры для несогласных с режимом на предприятии, река Арженка, изукрашенная растворами красок, промывной водой, прочими отбросами – все эти, и многие другие, «прелести» российского капитализма конца XIX – начала XX веков наличествовали в полной мере. И надо прямо сказать, даже установив 8-часовой рабочий день и на порядок подняв социальные гарантии трудящимся (не соверши история в 17-м крутой поворот), М.В.Асеев не смог бы избежать того непреложного закона, что прибавочная стоимость благополучно продолжала бы втекать в его карманы и карманы его наследников.
  Таков крайне схематичный абрис «творческого» пути Асеева, без упоминания каких-либо деталей, которые частично можно найти, читая рецензируемую книгу, а также изучая то время по различным иным источникам.
  Но есть одна отличительная особенность, которая придала этому купцу и фабриканту особую притягательность спустя почти век после завершения его жизненного пути. Это выстроенные на его средства два дворца: сначала в Арженке (в содружестве с его двоюродным братом), затем в Тамбове; прежде всего, второй и последний. Асеевский особняк – одна из наиболее значительных построек губернского центра начала XX века. В нотариально заверенном договоре от 27 апреля 1904 года зафиксировано: «Жена надворного советника Жозефина Ивановна Дембовская продала врачу (скромно-то как – а не купцу и фабриканту) Михаилу Васильевичу Асееву принадлежавшее ей недвижимое имение, состоящее в городе Тамбове третьей части семьдесят девятого квартала по Комендантской улице и Цнинской Набережной, заключающееся: в каменном доме с деревянным на нём мезонином, кухне, погребе, доме для прислуги, с надворными строениями, беседкою в саду и всеми без исключения постройками: двумя дворами, садом, каменною и тесовою оградою и усадебным местом. За всё вышеозначенное проданное имение уплачено 27 тысяч рублей». Автором вновь созданного особняка, по уже утвердившемуся мнению, явился крупный и модный в то время московский архитектор Л.Н.Кекушев. Занятно, что первоначально проект идентичного здания планировался под московский ресторан «Яр».
  Как бы то ни было, деньги у врача Асеева на этот модерновый проект нашлись, и в 1905 году дворец предстал во всей красе на высоком берегу Цны в южной части Тамбова.
  Надо отметить, что и в советское время он не оставался без внимания властей. Довольно долго являлся важнейшей составной частью неврологического, затем кардиологического санатория. И даже в отчаянно трудный послевоенный год произошедший пожар его не уничтожил, были проведены масштабные архитектурно-восстановительные и реставрационные работы, что явилось беспрецедентным для провинциального Тамбова. Конечно, блестящего и «позолоты» с течением лет поубавилось, но дворец честно служил нескольким поколениям советских людей.
  Уже в наше время по поводу особняка сделалось много шума из-за неуклюжей попытки федеральных органов продать его под ресторан (может, вспомнили про «Яр» - всё возвращается на круги своя), но общественность справедливо возмутилась, посчитав прирост на эту единицу системы общепита несоразмерной с исторической и архитектурной ценностью объекта. Протесты и бурная компания в СМИ принесли успех: приватизация была отменена, нужные деньги государство и регион выделили. Министерство культуры включило свои приводные ремни и создало некий музейный комплекс, поминая при каждом удобном случае, что это особняк и парк вокруг него – асеевский; капитал видит капитал издалека.
  Вернёмся к главному герою. Детство и юность М.В.Асеева покрыто для нас мраком неизвестности. Его окружение, книги, друзья и недруги, отношения в семье и т.д., и т.д. – всё остаётся и, видимо, останется лишь домыслами и аналогиями.
Реальными фактами исследователи начинают располагать лишь тогда, когда он стал учиться с 1879 года на медицинском факультете Московского университета. Почему он выбрал профессию лекаря? И сам ли выбрал? Точно не знаем мы и такой момент. Студенты в дореволюционной России делились на своекоштных и казённокоштных. Последние содержались государством; за это они должны были отработать не менее 6 лет там, где укажет соответствующее министерство. По всем видам, своекоштный Асеев (то есть родители) заплатил за учёбу сам, посему вправе был и вовсе не работать по полученной специальности. Как учился, какие интересы у него были в период студенческой поры – тоже не знаем. Единственная «лекарская» зацепка в его трудовой биографии – это однокурсник А.И.Петэн, которого Асеев пригласил заведовать больницей при Арженской суконной фабрике; и в советское время тот продолжал трудиться на врачебной ниве Рассказова, чем заслужил доброе слово и уважение местных жителей. Но вот каких-либо письменных или иных источников о его взаимоотношениях с Михаилом Васильевичем не оставил. То ли время к этому не располагало, то ли сказать-то особо было нечего.
  Интереснейшая страница – однокурсники А.П.Чехов и М.В.Асеев. Жаль, конечно, что, как пишет один из авторов книги, член Чеховской комиссии Российской академии наук Э.Д.Орлов, «очень мало известно о студенческом быте в пору обучения Чехова и Асеева в университете. Мы даже не можем с уверенностью сказать, общались ли они, участвовали ли в студенческих сходках». Ясно только одно: декан медицинского факультета Н.В.Склифософский в 1884 году подписал свидетельства Асеева и Чехова об утверждении их в звании уездных врачей.
  По этой «безразличности» друг к другу можно судить-рядить и так: Асееву неинтересен и скучен писатель и драматург Чехов (если он вообще читал его); Чехов, в свою очередь, ничего оригинального и значительного в личности Асеева не приметил и вывел его за скобки своего художественного гения.
  А теперь коснёмся иной темы, мощно отражённой во многих материалах конференции. Но сначала, к слову, занятный факт из современной жизни: Государственный архив Тамбовской области в текущем году подготовил новую выставку документов – о чём бы вы думали? – о благотворительности в Тамбовской губернии в 1914-1917 годах. Вы ж понимаете, такие даты: первая мировая война, отречение российского императора, тысячи тамбовцев гибнут неизвестно за что, продразвёрстка, революции чередом в один год… В сентябре-октябре 1917 года, например, в Тамбовской губернии множество крестьянских выступлений.
Если раньше землевладельцев ограничивали в правах на их землю, но оставляли её в собственности, то теперь сплошь разгромы, поджоги, террор. За 2 месяца 193 выступления крестьян в губернии, из них 70 процентов носили характер захвата. Тамбов, Козлов и их уезды объявлены на военном положении. Правительство Керенского распорядилось применить меры подавления крестьян, разработанные Корниловым для прифронтовых районов. Такая реальная история неинтересна для сегодняшнего гражданина! И важнее благотворительности в прямом смысле слова тогда (а 100 лет прошло – круглейшая дата) вопроса нет. Этим ещё раз подчёркивается беспомощность наших идеологических учреждений: сказать по-серьёзному – затронуть шаткие основы нынешней власти, смолчать – не даст она же. С другой стороны, надо прямо заявить, раздувание тематики, посвящённой благотворительности и филантропии, говорит о постоянном желании, кроме всего прочего, выставить в наиболее благожелательном свете российский капитализм XXI века, а заодно подвести историческую базу, дескать, капитал и сотню лет назад был такой же предельно внимательный и отзывчивый к народным нуждам, если бы только ему не мешали кто ни попадя…
  Немало материалов из тома «Асеевы и эпоха» прямо или косвенно о том же.
  Творить благо – это несомненно производит впечатление. Если мы, налогоплательщики, безвозмездно отдаём государству часть своего дохода, чтобы оно нас охраняло, социально благоустраивало и т.д., – разве не доброе дело делаем? Если родители из последних сил собравшие указанную сумму врачу, который будет оперировать их ребёнка, - разве для дитя они не совершают благое деяние? Читатель сего смутится и скажет: тут что-то не то. А так оно и есть, что не то. Наш герой не имел яркой родословной. Как справедливо отмечено (О.П.Пенькова), «в начале XX века тамбовское дворянство находилось в условиях как экономического, так и политического кризиса. Его беспокоили вопросы ухудшения материального положения членов своего сословия, прогрессирующего уменьшения дворянского землевладения. Всё большее и большее количество представителей высшего сословия обращалось в своеобразную дворянскую общину – дворянское собрание. В связи с уменьшением количества земли колебание дворянских сборов, направляемых на нужды дворянства стало ещё более ощутимым, поэтому тамбовское дворянство положительно решило вопрос о приёме в свою среду лиц недворянского происхождения, владеющих достаточным количеством недвижимости». Последние четыре слова всё проясняют: вот зачем вековому, но оскудевшему дворянству потребовались такие нувориши как Асеев. Он и платил за дворянство, если так можно выразиться, «благотворительные» отчисления, разными способами, но всегда с выгодой для себя и, как бы сказали сейчас, своего имиджа.
  Никто не спорит, средства М.В.Асеевым на так называемые общественные нужды выделялись немалые, но и взамен он получал… кое-что.
Подобных примеров в материалах конференции разбросано немало. Вот, например, масштабный для Асеева образчик. Министр внутренних дел Н.А.Маклаков отметил «высокополезную» деятельность действительного статского советника «не только на поприще благотворительности, но и во многих отраслях земской и государственной жизни». В ответ в 1915 году император Николай II разрешил возвести Михаила Васильевича вместе с женой и детьми в потомственное дворянство. Или: при Арженской фабрике были открыты народный дом, больница для рабочих, выплачивались стипендии учащимся. Кто на месте нашего героя, с его истинно предпринимательской хваткой, поступил бы иначе? Нужны здоровые, отдохнувшие (хотя бы чуть-чуть) от рабского труда, надеющиеся, что их дети, в том числе и за счёт стипендий хозяина, выбьются из провинциальной глуши и бесконечной рабочей нужды. Примечательно, с началом Первой мировой войны асеевская фабрика не снизила выпуск продукции (шинельного и мундирного сукна). Многих мужчин призвали в армию, но в текстах конференции как-то стеснительно не упомянуты те, кто их заменил на рабочих местах; не таджики, ведь, с узбеками!
  Никто не говорит, что без больницы арженским текстильщикам жилось бы лучше, и театральные декорации, приобретённые на деньги фабриканта, несомненно доставляли зрителям эстетическое удовольствие. Но мы обязаны в этих и других проявлениях «благотворительности» различать опосредованные якобы бескорыстной тратой собственных средств косвенные экономические и политические интересы капиталиста, которые нередко требуют идти на компромиссы и, вроде бы, ненужные траты ради достижения поставленной цели – максимум прибыли при возможно минимальных затратах.
  Иногда такая «диалектика» приводила к значимым для общества результатам. Известно, что М.В.Асеев сыграл определённую положительную роль в судьбе подающего надежды музыканта В.И.Агапкина, будущего автора марша «Прощание славянки», который у многих на слуху. В качестве председателя Общества вспомоществования нуждающимся ученикам Тамбовского музыкального училища Михаил Васильевич решил выдать пособие из средств Общества Агапкину для уплаты за право учения в этом учебном заведении. Также красиво выглядит покупка для музыкального училища комплекта деревянных и медных духовых инструментов за 2000 рублей. К сведению: по тогдашним ценам эта сумма позволяла приобрести 500 ведер молока (а в ведре – 12 литров), или 83 с лишним пуда сметаны, или 13 рабочих лошадей, или 80 швейных машинок «Зингер» с ручным приводом. Вот такой филантропический асеевский замах! Хотя и тут, как сказать: председатель дирекции Тамбовского отделения Императорского русского музыкального общества князь Н.Н.Чолокаев выступил в 1911 году с предложением «ходатайствовать перед Главной дирекцией о представлении Михаила Васильевича Асеева за особые заслуги к награде», присвоить ему чин статского советника. И присвоили. Чин этот занимал промежуточное положение между чинами полковника и генерал-майора; обращаться к его обладателю надобно было: «Ваше высокородие». А начинал когда-то с титулярного советника…
  Тамбовская гимназия. Там учился сын Асеева, тоже Михаил. Отец был избран членом комитета родителей и «не отстранялся от забот гимназии» (В.Д.Орлова), выделяя тысячи рублей на её содержание. А тут подоспели ордена Св. Станислава и Св. Анны II и III степени – тоже в дело.
В Тамбовском Александринском институте благородных девиц учились все дочери фабриканта, числом шесть. Так ведь это учебное заведение было в основном платным – 150 рублей за полугодие (в 6 раз дороже учёбы мальчиков в гимназии). Здесь дополнительная благотворительность уже не требовалась.
После всего сказанного, недавно с удивлением читаем в главной областной газете об открытии в «Усадьбе Асеева» новой тематической экскурсии: о губернском предводителе дворянства, преуспевавших купцах и фабрикантах, светских дамах (!), много сделавших для развития образования и культуры в губернской столице в начале прошлого столетия. Господа-товарищи, хочется узнать, вы это серьёзно или?.. Раньше организовывались походы по местам боевой и трудовой славы, нынче – экскурсии по особнякам светской благотворительности.
Отдельная тема – деятельность М.В.Асеева в Тамбовской городской думе, чему посвящено специальное исследование О.М.Зайцевой. Как крупный домовладелец он получил право участвовать в выборах в качестве гласного и вошёл в состав водопроводной, электрической, финансовой и сметной комиссии. Правильно сделали, что его туда избрали. Деньги считать он умел, поэтому воспротивился выделить Духовному ведомству пособие городским церковно-приходским школам (сумма была меньше, чем вышеупомянутая закупка духовых инструментов музыкальному училищу), обосновывая это чисто экономическими причинами: у церкви гораздо больше капиталов, чем в городской казне (глядючи сегодня на повсеместные сияющие золотом купола, нельзя не согласиться с Михаилом Васильевичем). По-деловому помог он городу и в устройстве в Тамбове электрического освещения, установления тарифов на электроэнергию; та компания, которая безвозмездно согласилась разработать для этого технический проект, электрифицировала асеевские усадьбы в Арженке и Тамбове. Им поддержано сооружение второй очереди тамбовского самотёчного водопровода от Студёнки до Тамбова, который вскоре был реализован. А вот намерение городских властей устроить театр сокурсник Чехова раскритиковал, поскольку город «кроме убытка, от него ничего иметь не будет». И давнишний почин Г.Р.Державина, видно, ему не указ. На следующий срок Асеев переизбран не был, вероятно, слишком уж он зациклился в этой общественной деятельности на своих предпринимательских интересах. Но иного от него и ожидать не стоило.
Теперь несколько слов о варианте, так сказать, «имиджевой» благотворительности. Мы узнаем о нём в пересказе полумифической Конкордии – бывшем асеевском секретаре. Она повествует, как однажды, находясь в приёмной хозяина, наблюдала такую сценку: «Сидела, ожидая своей очереди, бедно одетая, простая женщина с красными от слёз глазами. Когда я пригласила её в кабинет, очень обрадовалась, будто боялась, что её не примут.
Каково же было моё удивление, когда минут через десять она вышла спиной к посетителям и кланялась, и кланялась до самого порога, и радостно улыбалась. Оказалось, у неё было шестеро детей, муж умер, вот она и попросила денежной помощи, и ей она была оказана». Всё замечательно (на какое-то время) сложилось для этой неизвестной. Наверняка, они больше друг с другом не встречались. Кто же второй раз подаст?! Да и Михаил Васильевич, как опытный человек, прекрасно понимал: тот, кому с барского плеча оказывается вспомоществование, чаще всего в глубине души люто ненавидит дарителя.
Несомненно, времена, когда развивалась бурная предпринимательская деятельность М.В.Асеева, настоятельно требовали тесного взаимодействия капитала с церковью. Что и было исполнено в точном соответствии со взаимными интересами. «Церковь с. Арженка очень хорошая, в порядке; хор, содержимый фабрикантом Асеевым, очень хороший», - отметил инспектирующий священнослужитель. Это, с одной стороны. А вот другая сторона интереса: «Я просил Асеева отпустить народ в субботу в 5 час. вечера, но он не соглашается, находя это для себя убыточным и по закону не обязательным» - пишет то же духовное лицо. Несколько лет спустя архиепископ Тамбовский и Шацкий Кирилл отмечает: «Общее впечатление от Арженки таково, что священник о. Николай заботится об угождении местному фабриканту Асееву более, чем о служении Господу Богу». Как говорится, до бога – далеко, а хозяин вот он, туточки, рядом.
Мы уже обращали внимание, что во время Первой мировой войны производственная деятельность Арженской фабрики ничуть не снизилась. Тому способствовали и объективные (продукция арженцев в основном предназначалась российскому воинству), и субъективные факторы (о которых документы умалчивают, но догадаться о них, в свете сегодняшних «сенсаций», чуть ли не ежедневно оглушающих нас через СМИ, нетрудно). Разумеется, Асеев не оставался в долгу: жертвовал в военные годы на церковно-приходские школы, выделил один из своих доходных домов под лазарет и многое другое.
Словом, кому война, а кому… Но тут некстати прогремели подряд, в течение одного года, две революции; и если к одной можно было вполне примениться, то вторая – большевистская – выходила за все рамки «приличия» и «благотворительности». Хочешь – не хочешь, но большая часть гнезда Асеевых потянулась в эмиграцию.
Нельзя пройти мимо следующей черты биографии М.В.Асеева: коренные повороты в его судьбе практически никак не задокументированы (по крайней мере, пока ничего подобного не опубликовано). Или время не пощадило, или сам Михаил Васильевич постарался сделать всё, чтобы не привлекать к своей персоне излишнего внимания. Мы не знаем, повторим, почему появилась идея (и у кого) дать Мише Асееву именно врачебное образование, и как он сам к этому относился, откуда появились деньги на покупку Арженской фабрики, как так удачно «проявились» государственные заказы на её продукцию… Вот и «спокойный» (без революционных эксцессов, погони и иных триллерских «штучек») выезд за рубеж родины (кажется, первое пересечение им границы государства) тоже не в состоянии обрасти плотью зафиксированных поступков и характерных мелочей, горестных приключений и нерадостных расставаний. Но в то же время в материалах конференции встречается категорическое утверждение, что для русских офицеров, переметнувшихся служить в Южную Америку (вот куда занесло часть асеевского клана) был важен опыт «той страшной гражданской войны, которая потопила в крови и полностью уничтожила их любимую родину». Нестрашной гражданской войны, отметим, не бывает – это беспомощное нагнетание ужаса и жалкое оправдание части струсившего белого движения, причём никак в книге некомментированное. А вот что касается «полного уничтожения любимой родины», так ведь некоторые потомки М.В.Асеева добросовестно жили и служили при советской власти. Одно из доказательств тому сообщение Р.Р.Гамгия «Тамбов и Сухум в поисках С.М.Асеевой» в том же сборнике. Гораздо объективнее на этот счёт высказалась Е.Н. баронесса фон Мейендорф, тоже родственница Асеева, родившаяся и прожившая всю свою долгую жизнь за пределами СССР: «Родители, как и большинство наших русских эмигрантов, искренне верили, что немецкая армия поможет нам всем избавиться от ига коммунистов, поможет восстановить нашу Святую Русь. Это была ошибка, неправильный шаг, который я никак не буду оправдывать. Ни перед русскими, ни перед австрийцами или немцами. Ни перед теми, кто нас любит, а тем более – кто не любит». Кстати, если уж говорить о благотворительности с большой буквы, то как раз баронессу и нужно отнести к таковым деятелям, в общем-то немногочисленной когорте истинных филантропов по зову души и сердца, о чём, может, с преувеличенной экзальтированностью поведали нам авторы материалов конференции. Недаром её деятельность отметил в своё время даже министр иностранных дел России С.В.Лавров.
Возвращаясь непосредственно к М.В.Асееву, а также к двум его дочерям, Надежде и Раисе, которые в предреволюционный период и вплоть до января 1918 года учились в Московском коммерческом институте (ныне Российская экономическая академия им. Г.В.Плеханова), мы вновь сталкиваемся с откровенно, мягко выразимся, односторонним взглядом на народившуюся большевистскую республику. Да, вероятно, дочери Михаила Васильевича какое-то время потрудились сёстрами милосердия в московском госпитале Святой Валентины. Но только на основании этого даже не факта, а предположения, и довода о том, что Асеев предоставил свой доходный дом в Тамбове под инфекционный лазарет для солдат, заявлять о «великодушных порывах их благородных сердец, бескорыстных поступках – всё это было во славу Отечества», как-то не соответствует одно другому, словно привстал аж на цыпочки – но из горла комариный писк.
Для сбалансированной оценки хозяйственной и политической деятельности М.В.Асеева не надо ударять в литавры «во славу России», гораздо полезнее проследить, как асеевским наследством распорядились в советское время, и не дворцом, в первую голову, хотя, как мы уже говорили, и он не пустовал. В этом частично поможет информация, изложенная Н.Н.Кашковской «Из истории Арженской суконной фабрики (по материалам Краеведческого музея города Рассказова)». Даже в скупых строчках на нескольких страницах, наполовину к тому же занятых фотографиями, наглядно видно, что наивысшего расцвета предприятие достигло при большевиках; а как только к рулю государства возвратились последователи Асеева, фабрика покатилась вниз и, в конце концов, рухнула; жидковаты оказались те на стоящее дело. Её моршанская сестра тоже нынче дышит на ладан. Это ли не яркое доказательство «славы Отечества» ?!
Кстати, необходимо отметить, что очень и очень заметная фигура М.В.Асеева для Рассказова, кроме вышеназванного материала, никак не отмечена местными авторами – видно, таковых нет (как нет и самой Арженской фабрики). Остался лишь первый асеевский дворец, не вполне удачно отреставрированный, и почти эфемерные надежды лучших местных голов на туристические толпы, которые зачем-то будут посещать его.
В то же время среди многочисленных имён, упомянутых в книге, встречаются (помимо прямых и косвенных родственников Михаила Васильевича) не чужие для истории Рассказова и даже для страны лица. К примеру, Александр Васильевич Иванов (1899-1959) – режиссёр-мультипликатор; полстранички о нём возвращают это имя из небытия и подталкивают к новым изысканиям. А вот одна из самых наполненных информацией и именами статья Г.А.Абрамовой (жаль, опять не из Рассказова) «Полторацкие-Крюченковы-Асеевы: неизвестные страницы». Самое важное, на наш взгляд, что здесь приведены наиболее подробные на сегодня сведения о Владимире Петровиче Белостоцком (литературный псевдоним – Ветвицкий), происходящим из обширного древа Полторацких. Не будем ничего цитировать из опубликованной статьи – пусть каждый желающий да прочтёт её сам и доставит, тем самым, себе удовольствие от открытия неизвестных фактов и имён. Отметим только один момент: Белостоцкий многие годы был главным бухгалтером и главным контролёром Анисьевского № 21 винокуренного завода (ныне ОАО «Биохим»), служа у своего тестя И.К.Крюченкова, и одновременно являлся истинно художественной натурой, писал стихи, печатался в солидных российских литературных журналах. А в 1915 году издал книгу, которую так и назвал «Стихотворения». Редкостное сочетание – бухгалтер и поэт! Возможно, оттого и судьба сложилась у него и его потомков драматически. Очевидно, перед нами стихотворец не уровня Блока или Бунина, и даже не Игоря Северянина. Однако, честное слово, познакомиться с его творчеством, непростой и неординарной жизнью всё-таки интересней, чем рассматривать через лупу времени придуманные заслуги губернских светских дам, занимавшихся «изячными» делами.
Необходимо пару благодарных слов посвятить и тому, что сборник трудов конференции обильно снабжён иллюстративным материалом, в том числе цветными копиями картин Н.М.Шевченко, профессионального провинциального художника, которому М.В.Асеев (вот вполне филантропическое действо) предоставил часть своей тамбовской усадьбы для строительства дома-студии. Примечательны сделанные этим художником портреты студента Асеева (сына Михаила Васильевича – такая частичная оплата в благодарность за место для дома), Л.Лунсгергаузена, А.Н.Смирнова («мальчик в матроске»). Кстати, последний и сумел впоследствии сохранить в значительной степени для потомков живописные и графические шевченковские работы.
Как бы ни хотелось нам охватить все основные темы и сообщения, помещённые в материалах научной конференции, пора закругляться (только назовём в заключение пару весьма информативных исследований о внутреннем убранстве дома Асеева). Ещё многое и из сферы конкретики, и из сферы мнений не упомянуто. Однако, резюмируя, всё же подчеркнём, ставить равенство между «патриотическим воспитанием нескольких поколений наших сограждан» и биографическими сведениями о М.В.Асееве, его близких и дальних родственниках всё же выглядит несколько наивно и, вернёмся к этому понятию, непатриотично. Его «тихая» эмиграция – неплохой вариант при сложившихся обстоятельствах для завершения жизненного пути, но любовь к Родине через океаны и моря, горы и долины вызывает, по крайней мере, противоречивые чувства.
- А как же благотворительность Михаила Васильевича? – возопиёт несогласный читатель. – Разве не свидетельствуют доказательства, разбросанные на многих страницах сборника, что он действительно истинный филантроп и меценат?!
- Успокойся, уважаемый оппонент. Разумеется, Асеев – один из крупнейших благотворителей Тамбовской губернии начала прошлого века. Он и выходя из церкви, всегда и обязательно клал монетку в ладонь нищего и убогого, чтобы тот лишний раз помянул тех, кого уж нет, а сердечных молитв, наверняка, при жизни о себе и не слыхал…
Почитаем про Асеева?
Помянем добрым словом безвестных арженских?

Базар начинает новый день глухой ночью; особенно ясно это ощущается зимой, когда в три часа так долго до рассвета, что, кажется, он просто не наступит. Шуршащие, суетящиеся тени овальной формы подтаскивают к торговым рядам необъятные тюки, сумки и прочие объёмные вместилища с результатами труда - своего, соседей, знакомых, «наёмников».

  Вслед за продавцами тянутся тени покупателей со сложенными в восьмеро «косметичками» (так называют прочные сумари в полчеловеческого роста), тележками, невдалеке тихонько пыхтят заслуженные авто, куда мешками и связками будет складироваться купленный товар для последующих бизнес-путешествий по городам и весям.

  Тут же идёт торг сырьём для изготовления конечного продукта. Продавцы последнего сразу отдают часть выручки, чтобы иметь основу для последующего производства.

  Некоторые, серьёзно оперившиеся предприниматели, решаются даже на покупку специальных квартир, в которых размещается чуть ли не круглосуточные смены по изготовлению всё того же путём привлечения наёмных лиц – женщин замученного возраста. Проходишь мимо таких окон и постоянно слышишь характерный несмолкаемый стук машин, видишь сохнущие на кухне и балконе изделия разного размера и фасона. А в незашторенных стёклах слепит и озаряет работниц, мелькает яркими красками пришпиленный к стене телевизионный экран, как напоминание о высоком, лёгком и недостижимом.

  Даже расположенная неподалёку от города исправительная колония номер надцать попыталась поймать «золотую рыбку» прибыли на этой продукции. Непривычные к такой работе, с грязными ободками ногтей, трудились почти дармово мужские неловкие руки. Правда, спустя некоторое время начальство решило выйти на иной уровень и пересадило невольнообязанных с жужжащих машинок на производство мебели, что оказалось выгоднее, прежде всего, с точки зрения реализации – меньше пришлось ввязываться в разные «серые» схемы.

  Возвратимся к нашему главному месту действия. Оптовая продажа изделий редко-редко сменяется одинокой покупкой случайно забредшего сюда неофита, которая, как правило, вызывает удивление сожаления окружающих, поскольку все нацелены на реализацию крупных партий.

… С первыми солнечными лучами на базар подтягиваются торговцы более разнообразного пошиба. Урчат бесчисленные авто, скрипят санки (если зима), ноют сиплыми голосами перегруженные колёса тележек (если лето), уже слышен топот сотен подошв по проторенным дорожкам – все они неизменно ведут к территории базара; распаковываются, расстегаются, вываливаются, расставляются, отпираются холодильные камеры, раскладываются по заведённому порядку, готовится сдача, а заодно переговариваются друг с другом о разном, чтобы окончательно проснуться и во всеоружии встретить покупателя. И ещё одно весьма распространённое предисловие к торговле: утренний завтрак; для этого есть не только обжаренные вместилища всяческой начинки и термосы с чаями и кофеями, но и отдельные предприниматели-«столовые», к которым в утренние часы выстраивается даже очередь. До чего приятно жевать, к примеру, котлету из прообраза мяса и смотреть в сторону приближающегося покупателя.

Завершение начала торговли – когда первой полученной купюрой элегантно обмахиваются выставленные товары. И кто после такого скажет, что предприниматели – православные, мусульмане и т.п. Да они все язычники!

  Одним из первых встречает поваливший отовсюду народ у главного входа усатый старожил базара, разложивший и развесивший журналы и журнальчики с самой жирной желтизной, но прежде всего – с программами теле на предстоящую неделю (газеты нынче мало кто выписывает и даже покупает в киосках, кое-где ещё сохранившихся, - гораздо дешевле приобрести расписание главных программ здесь). Напротив «журналиста» уже собрала терпеливую очередь цистерна с предпринимательским молоком, которое тут же разливается в «полторашки» по самым демократическим ценам. Неподалёку мужичок предлагает лотерейные билеты. Заскользил в поиске «лыжной» походкой местный алкаш…  И пошло-поехало.

  К семи утра, а в тёплое время года и того раньше, торжище дышит полной грудью. Окончательной точкой его развёртывания вширь и вглубь является начало торговли пирожками, беляшами и, конечно, чебуреками. Последние имеют такие громадные размеры, что, начав есть чебурек с одного конца в рассветный час, другой хрустящий кончик (если одолеешь этот кулинарный монстр зараз) будешь дожёвывать к после обеда. Лавки двух конкурирующих фирм этих суперпродуктов расположены буквально бок о бок. Однако к одной продавщице почти всегда очередь, зато другая, в отсутствии оных, предпочитает брать горлом и выкрикивает, что есть в наличии и что всё с пылу с жару, и с насиженного места не снимается, надеясь, что голосовые связки, в конце концов, перетянут на её сторону ценителей изделий, густо загорелых от растительного масла не первой свежести.

  Наиболее «серьёзный» павильон – мясной и по отделке здания, и по продавцам с многолетней «пропиской», и по покупателям, которым есть, чем расплатиться. Никого «чужого» среди продавцов здесь практически не встретишь – всё устоялось многолетней деловой практикой. Безошибочно найдёшь место, на котором расположился тот, у которого всё самое-самое разбирают ещё с домашней холодильной камеры, а тут обычно выложены только остатки. По странной закономерности курами, гусями, кроликами торгуют, как правило, женщины. Да и вообще в мясном их число превалирует, видимо, оттого, что такие денежные покупки вызывают большее доверие при сделке со слабой половиной человечества, но и способность уговорить, несомненно, приоритет за нею же; в общем деньги она как-то лучше считает. Поэтому Лиды, Вали, Люси, местами Андреи и прочие смотрят на вас, и прошмыгнуть мимо их взоров не так-то легко. Тем более, вас каждый раз встречают привычные лица на привычных местах: какая-либо ротация, повторим, здесь не приветствуется.

  Отвлечёмся на некоторое время от физиологии базара, чтобы отметить один феномен, опосредованный им, но не имеющий прямой связи с торжествующей здесь куплей-продажей.

Пожалуй, городской рынок в Почёме – одно из самых многолюдных торговых предприятий. Его история ведётся с незапамятных времён. Ещё в 1894 году губернский отчёт на высочайшее имя отмечал тут сравнительно много лиц, промышляющих всякою мелкою торговлею, потому что в Почёмской волости - главный рынок уезда. Да и другим уездам до него было не дотянуться. Есть немало исторических свидетельств в пользу этого вывода и с более ранних времён.

Ныне торговое дело словно пандемия расползлось по всей городской территории, не имея супротив себя никакого противоядия. Иные магазины и лавчонки, понатыканные по всему городу, выглядят в рабочие часы столь пустынными, что одинокие фигурки продавщиц в них и рядом с ними можно принять за манекены с сотовыми при ушах и тонкими сигаретками в лакированных пальчиках. Дома культуры и даже скромные танцзалы сгрызло новое время; не то что культуры – в смысле самодеятельной – практически не сыщешь, но и больших залов, за исключением религиозных и административных, поискать надо. Правда, власти придумали пару раз в году собирать народ на центральной площади под шлягеры заезжих заезженных див и красавцев; но такое случается редко и сопровождается на следующее утро усеянном на праздничном асфальте баночно-бутылочным выражением чувств и стремлений. А вот базар – явление частое, постоянное, ходят туда и стар, и мал. Встретишься со знакомыми лицами, поговоришь, узнаешь горячие новости из жизни окружающих, вспомнишь обещанное, забудешь ненужное, напомнишь о долге (ну, об этом лучше не стоит), посмеёшься над нелепым, погорюешь о бренном и т.д., и т.п. В общем, облегчишь душу – и разойдёшься в разные стороны кипучего хозяйства.

  Вот и мы нырнём в самую сутолоку, где яйца соседствуют с малосольными огурцами, а секонд-хенд кучкуется недалече от свежевыловленных карпов, щук и карасей.

  В тёплое и сухое время особенно разрастается, несмотря на законные запреты, купля-продажа на открытом воздухе; где-то уложены бетонные плиты для устойчивости, где-то просто мать сыра земля удерживает на себе мешки, столы, иные приспособления для удобства торговли. Тут уже встретишь немало продавцов – лиц мужского пола, которые не только предлагают арбузы и дыни, картошку и лук, но и фрукты и ягоды помельче, вплоть до нежнейшей малины и красных дробинок клюквы.

  Если за скобки вынести местную специфику, до этого у нас речь шла о традиционном съестном в различных видах, формах и вариантах. Но таковым товаром базар вовсе не ограничивается. Как же обойтись без спецодежды, без шапок, тапочек и крохотных топчёнок для ещё не умеющих ходить, без женского белья, распростёртого во всей своей неге и размашистости, без свитеров и обувки, семян цветов, цыплят и губной помады, средств борьбы с вредителями садов и огородов и чёрт знает ещё чего, и ещё, ещё, ещё…

Правда, лет двадцать тому назад вещевых и иных непродуктовых рядов было куда больше. Ситуация изменилась, прежде всего, благодаря изобилию, даже в провинциальной местности, сетевых монстров. Территориальное расположение последних иногда вызывает просто изумление: вот довольно большой по местным меркам маркет (конечно, не магазин) – а через дорогу тут же вырастает в мгновение ока другой, причём той же сети, даже, получается, не конкурент; и ведь торгуют оба, и народ бродит меж прилавков. А за углом, глядь, отпочковался от другой сети, и тоже вроде бы не бедствует, основался капитально, с утра до вечера светится огнями и разноцветными линиями и полками. Немаловажно при том напомнить, что по некоторым данным в торговле доля организаций с участием иностранного капитала составляет более 80 процентов. И куда бедному российскому предпринимателю податься?!

Несомненно, в такой ситуации базару прежнюю мощь и обширность никогда не вернуть: как на тележках и девятилетней давности иномарках обогнать сетевую логистику и поменять ухоженные торговые залы на всепогодную сырость, жару, прохудившееся небо и непременных попрошаек известной породы. Остаются здесь те, кто уже не рассчитывает встроиться в новый порядок, кто притерпелся, кто заведённые правила не в состоянии променять ни на что, кому прыгнуть за звездой уже не хочется, а жить-то надо, и каждый день. Да и просто – это их мирок, их сугубо частное предприятие, только бы новый начальник базара, как и обещал, не задирал арендную плату и дал бы им возможность существовать и завтра. И послезавтра, в особенности по субботам и воскресеньям.

  Наша проворная статистика тоже неуклонно подтверждает сужение, усыхание, маргинализацию подобных объектов торговли. Доля реализации на вещевых, смешанных, сельскохозяйственных и продовольственных рынках, вкупе с добавлением сюда всех и всяческих ярмарок, составляет ныне менее 9 процентов. Так называемая организованная торговля, ещё её определяют, как цивилизованную (но это - надо посмотреть) уверенно пережимает базар. Потому и целая треть нынешних торговых мест здесь пустует.

  Пара крупных павильонов, не считая, естественно, мясного, по торговым дням почти доверху наполняется продавцами и покупателями: молочный с вкраплением мёда и колбасно-овощной (а зимой ещё и фруктовый). И снова перед нами предстают картины, когда люди, знакомые не один год, даже не одно десятилетие, не просто продают и покупают, но ведут разговоры на всякие темы, пусть несколько секунд, но таких встреч немало, и секунды разрастаются в солидные минуты, замещающие так необходимое общение в наше характерное индивидуалистическими норками житьё-бытьё.

  Разнообразие, хоть и не первосортных, товаров, которое утешало душу одних и оскорбляло память недавнего у других, что наблюдалось в 90-е годы, схлынуло. Ассортимент устоялся и рассчитан, главным образом, на доход ниже среднего и ещё ниже. Сколько будет держаться этот уровень, зависит, сами понимаете, не от почёмского рынка и его скромных участников - продавцов, покупателей и «товарозрителей».

  Уже не один год ждёт вселения отстроенный внешне, но не доведённый, что называется, до ума большой торговый корпус. Бывший глава муниципального базара потерял чувство меры и ориентировку, неподъёмный кредит, выданный на это строительство, в конце концов, выпихнул босса из руководящего кресла; пришлось тому завести свой «мерин» и двинуться на повышение, а новый шеф, как и всегда происходит спервоначала, рьяно взялся за устранение неустранимого, развитие потухшего, оптимизацию застывшего. Зажурчали планы обустройства, привлечения, расширения, углубления. Главное, что новый начальник никогда торговлей не занимался, в этом его явное преимущество; он может мечтать; ему ещё не отбили вкус маркетинговые загогулины; и, вообще, если получится то, что он принародно провозгласил, можно считать, что «Двенадцать стульев», особенно нью-васюковская эпопея, есть лучший учебник торгового менеджера. К тому же, власти по-быстрому отдали эту муниципальную собственность региону, чтобы затем можно было уже по-тихому её приватизировать. «А что вы хотите, - пожимая плечами, заявляют городские головы, - если денег не хватает даже на проведение праздников – от встречи Нового года до юбилея Кривого переулка? А муниципальный рынок изначально, как предприятие, вещь убыточная, не правда ли?!». Вследствие такого финансового неблагополучия к торговцам «придорожными» арбузами недавно применён новый «налог»: хочешь торговать, плати взнос на возводимый уже не первый год памятник герою-освободителю (и за каждого наёмного работника накинь по сотенке). Однако местные головы уверены в будущем: «Смотрите, - говорят они, - в этом году в области доход от 100 млн. до 500 млн. рублей задекларировало 24 человека, а годом раньше таких декларантов было всего лишь трое. Если даже остановимся на достигнутом приросте (а мы крепнем и углубляемся), то за каких-нибудь 43 750 лет и три месяца у нас всё население региона превратится в «очень-очень уважаемых людей», и нам хватит налогов на всё, даже на то, что мы и не знаем на что».

  Уличные бизнесмены, которые рядятся в сто одёжек зимой и истекают потом в летнее пекло, надеются когда-нибудь всё же перебраться под высокую крышу новостройки. И тогда… И когда это «тогда» случится, базар в его первоначальном виде практически окончательно превратится просто в ещё один большой магазин, простите, маркет. От того рынка, который создавался не одним веком, останутся ночная торговля брендовыми почёмскими изделиями и сезонная продажа сельхозпродукции жителями городской и сельской огороднической местности, именуемой выращенными на земле излишками частных товаропроизводителей. А за прилавками окончательно воссядут могикане предпринимательского дела, потому что им с этого пути уже не сойти, и будут они тут зарабатывать себе и своим «наёмникам» весьма и весьма скромные пенсии, изредка вспоминая самый конец прошлого и начало нынешнего тысячелетия, когда всё кружило и лопалось, неудержимо мечталось и проваливалось в тартарары.

  Предпринимателям на базаре, как уже говорилось, живётся хорошо два дня в неделю. Много это или мало, достаточно для безбедного существования или очень хочется большего – вопросы риторические; во всяком случае, претендовать на депутатские корочки, которые, известно, стоят изрядно, никто из коренных обитателей базара пока не смог. Жизнь тех и других протекает не просто в разных «прослойках», но в разных «слоях», как в классно испечённом «Наполеоне», и «слои» отстоят столь далеко друг от друга, что за один укус и не отхватишь.

  Вот, к слову, недавняя по времени статистика. По региону насчитывается 10942 предприятия, которые по установленным законодательным нормативам относят к малому и среднему бизнесу, плюс 23352 индивидуальных предпринимателя. Принесли они за год в бюджет 1,7 миллиарда рублей; поскольку абсолютное большинство этих мелких буржуев строят свою деятельность на специальных упрощённых системах налогообложения (УСН, ПСН, ЕНВД, ЕСХН), а также на налоге на доходы физических лиц, можно считать, что такая категория бизнесменов «кормит» своими обязательными платежами почти исключительно местные бюджеты. Трудно сравнивать при этом малые, тем более средние, предприятия, с одной стороны, и индивидуалов, с другой, – у последних обязательные отчисления явно скромнее; очень условно примем, что в 2 раза. Тогда на одного индивидуального предпринимателя приходится налогов 37,5 тысяч рублей ежегодно (не считая платежей в государственные внебюджетные фонды – а это, напомним в частности, будущая пенсия не только самих бизнесменов, но и тех, кто работает у них по найму). Если возьмём упрощённую систему налогообложения с объектом налогообложения «доходы» (ещё одно округление) годовая выручка при этом получился 625 тысяч рублей, в месяц соответственно – 52 тысячи «деревянных». Положим высокую рентабельность (прибыльность) в 30%, тогда чистый месячный доход составит 15,5 тысяч рублей. Ух, деньжищи! А когда на полном серьёзе чиновник почёмской администрации заявляет, что средняя месячная заработная плата работников малого бизнеса составляет 9980 рублей (то есть существенно ниже средней пенсии!), остаётся только руками развести. Несмотря на высокую степень приближённости расчётов, безусловным является то, что, может быть, 10-20 из тысячи ИП сможет, что называется, выбиться в категорию «уважаемые люди», ещё на порядок меньше – в «очень уважаемые люди»; остальные, завершив очередной предпринимательский день, отойдя от суеты в тёплой ванне, устраиваются в любимое кресло, наливают чайку или чего покрепче и включают телевизор (компьютер), где как раз и изображают во всех ипостасях «очень-очень уважаемых людей», никогда не торговавших на базаре губной помадой и отчаянно хрюкающими поросятами.

  Предприниматели с базара, можно быть уверенным, никогда уже ни на миллиметр не проявят сколько-нибудь самостоятельной политической целеустремлённости, предпочитая неопределённости социально-экономического возбуждения конкретику продаж молний и шнурков разной длины, а также веников сорго.

И другой, тоже весьма важный аспект темы. Сами же торговцы искренне признаются, что производственная деятельность – практически любая - на порядок сложнее и затратнее с точки зрения материальных и моральных усилий, нежели их купля-продажа.

  Текучка базарного постоянства в определённые периоды взрывается особыми днями. Например, предпасхальные недели расцветают показной живописью искусственных цветов, венков, корзин. Их такое бесчисленное количество, что, наверное, космонавты, глядя сверху меж облаков, замечают почёмские неестественно яркие, ещё не полинявшие краски пестиков, травинок и лепестков.

  А вот иное отличительное своеобразие. Это когда местные власти, всё чаще и чаще от безысходности и упоения дозволенным, устраивают ярмарки и т.п., заставляя продавцов выбираться из-за привычных прилавков на площади, набережные и прочие удобные, по мнению руководящих структур, места торговли. Наибольший восторг от этих мероприятий получает сама власть, особенно когда на неё нисходит благожелательное одобрение от вышестоящей. С каждым новым мероприятием всё ярче разгорается инициатива почёмского начальника отдела, прямо ответственного за ярмарочные дела; она сама печёт пирожки и булочки, сама их фигурно раскладывает, сама раздаёт всем желающим в положенный час и, кажется, сама и поедает большую их долю, так что к завершению ярмарки её щёки и губы лоснятся от свежего, ещё тепловатого теста, и муж уносит её чуть ли не на руках в тихую квартирку для дальнейшего накопления духовно-нравственных сил.

  К середине воскресного дня бурная жизнедеятельность базара сходит на нет. Всё непроданное – а его много – перемещается вновь в сумки, багажники, тележки, коробки, холодильники. Что-то уже на последней стадии годности, к примеру, разбитые яйца или заметно подпорченные фрукты и овощи распродаются догадливым покупателям вполцены. Обветренные лица торговавших теряют улыбку, завешиваются будничной сетью морщин, скрупулёзно подсчитывается выручка, рабочая одежда сбрасывается в отдельный угол, предприниматели вновь превращаются в уставших, заботливых мам, в отцов, которые, наконец-то, раскинувшись на привычной лежанке, дотягиваются до телевизора…

  И чудится, что где-то недалеко от стен их домов накатывает с хриплым рокотом прибой, тот самый, который управляется невидимыми руками, неодолимыми силами, жестокими и непринципиальными, то есть принципы человеческого общежития не признающими; золотые капельки иногда скользнут в кармашек, и долго потом будет вспоминаться то чудное мгновенье; и отхлынет волна, свирепым холодом повеет от безоглядных просторов ледяного океана, который в просторечии зовётся рынок.
Завершим лирико-экономические картинки чистой воды политикой.

   Знаменитый рынок всяческого добра располагался в Москве вокруг Сухаревой башни; со времён Петра I и до конца 1920 года (когда большевики закрыли его) это был один из центров частной мелкой торговли и спекуляции в самом традиционном смысле слова. И вот что сказал В.И.Ленин об этой российской «достопримечательности»: «Сухаревка» закрыта. Но страшна не та «сухаревка» на Сухаревской площади, её закрыть нетрудно. Страшна «сухаревка», которая живёт в душе и действиях каждого мелкого хозяина. Эту «сухаревку» надо закрыть. Эта «сухаревка» есть основа капитализма. Пока она есть, капиталисты в России могут вернуться и могут стать более сильными, чем мы. Это надо ясно сознать. Это должно быть главным побудителем в нашей работе и условием, меркой наших действительных успехов».
  Аплодисменты!

Те, кто регулярно читает газету «Советская Россия», не может проскочить мимо статей, заметок, мнений А.К.Фролова, появляющиеся на протяжении длительного времени на её страницах. А теперь немало из этих убедительных, иногда весьма язвительных, увлекательных для всех интересующихся приложением марксизма-ленинизма к современным проблемам политики и социологии материалов объединены в солидный том под названием «Новорусский капитализм. Очерки экономики и политики». Тираж, как обычно для современной практики, микроскопический, и в бумажном варианте он разойдётся только на память друзьям и соратникам. Но, благо, этот многостраничный труд можно без особых проблем скачать через интернет в свободном доступе по ссылке: https://drive.google.com/file/d/OB95mtcOocBujVXFGOU5XcGdGVOU/view?usp=sharing. Поэтому каждый желающий в состоянии самостоятельно ознакомиться с доводами и выводами, изложенными в книге. А чтобы таких читателей стало больше, приведём некоторые выдержки, которые, надеемся, дадут повод без посредников углубиться в рассуждения и мысли автора.

Уже в самом начале Фроловым обозначены, по его мнению, два важнейших тезиса, доказательная база которых рассредоточена на страницах всей книги. Во-первых, два с половиной последних десятилетия – это «была «экономика» грабежа и проедания. Она и создала в стране широчайший слой мелких и мельчайших собственников. Таков парадокс: людей ограбили, но одновременно тем самым превратили в собственников – по их экономическому положению и их психологии». Во-вторых, «избавление от гнёта капитала нет и быть не может вне дальнейшего развития капитализма» - этот ключевой тезис повторяется в ленинских произведениях десятки, если не сотни раз… После 1999-2000 годов все предлагаемые меры искусственного торможения развития капитализма превращаются в утопию, в «реакционный социализм» либерально-народнического толка, который лишь способствует идеологическому обоснованию и укреплению в России бонапартистского («неофеодального») политического режима».

Последуем далее за тезисами автора.

«Реставрация в России отбросила её в ряде моментов ещё глубже капитализма, к самым «истокам» - в натуральный неофеодализм с элементами рабовладения». «Уникальность ситуации в российском обществе заключается в том, что развитие (в том числе и идейное) пролетариата тормозится как переизбытком феодализма, так и неразвитостью капитализма».

«Советская власть погибла именно от ослабления контроля беспартийных трудящихся над аппаратом». «Гарантии эффективного контроля, по Ленину: вооружение рабочего класса, поголовная рабоче-крестьянская милиция; профсоюзы как органы классовой борьбы пролетариата против представителей государства с правом на забастовку». «Социалистическое государство обязано опираться не только на профессиональную принадлежность своих лидеров, но и постоянно укреплять материальные гарантии реальной власти трудового народа».

«Именно благодаря, а вовсе не вопреки предельной свободе товарно-денежной стихии и происходит то, что, например, при купле-продаже рабочей силы весьма отдалённо напоминает свободные и демократические отношения. «Бывший владелец денег шествует впереди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий. Один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредёт понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить». Ну хорошо, допустим, Маркс давно устарел вместе со своим «узким» классовым подходом. Обратимся к мыслителю, приверженность которого общечеловеческим ценностям не подлежит никакому сомнению. «Что такое liberte? Свобода? Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать всё что угодно? Когда имеешь миллион. Даёт ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает всё что угодно, а тот, с которым делают всё что угодно». Так писал Достоевский».

«Бюрократия и бизнес это «заклятые» друзья. Внутри их блока идёт своя борьба и взаимное «подсиживание» с целью занятия более выгодного положения. И чтобы добиться его, обе стороны опираются не только на собственные силы, но и апеллируют к массам, ищут их поддержки. Бюрократия прибегает при этом к давно испытанному бонапартистскому приёму лавирования между трудящимися и новоявленной советской буржуазией. Бизнес, в свою очередь, пользуется для укрепления своих позиций ненавистью народа к бюрократии».
«Свобода рыночной стихии означает в первую очередь полную свободу и легализацию «теневой экономики» (имеющей преимущественно хищнический, а не созидательный характер), бешеный взлёт цен, галопирующую инфляцию, тотальную распродажу всего, что ещё можно распродать из национального достояния».

«Уникальность Ленина как практического политика состоит, в том, что в отличие от всех других современных ему политиков он ни разу не ошибся в определении главного, решающего звена в цепи событий, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы вытащить всю цепь».

«Коммунизм как система идей не пытается ни романтически отрицать действительность, ни идеалистически приукрасить её. Он видит всю жестокость жизни и не отвергает купленных ужасной ценой плодов прогресса. Но он отказывается признать такое положение вещей вечной нормой, ищет дорогу к иным, более человечным формам развития к собственной истории человечества в отличие от её «предыстории» (Маркс)».

«Зададимся вопросом: почему День Победы был объявлен выходным только в 20-ю его годовщину и тогда же прошёл первый юбилейный Парад Победы? А ещё два года спустя был зажжён Вечный огонь на могиле Неизвестного солдата у кремлёвской стены. Отчего такая временная лакуна?

Она оттого, что двадцать лет страна зализывала раны и одновременно напрягала последние силы, создавая атомную бомбу и ракету-носитель, прежде чем позволить себе в этот день ликовать, а не проливать горькие слёзы, оплакивая миллионы погибших родных и близких. Не мог народ
праздновать, пока ради бомбы и ракеты деревня пахала даже не на коровах, а на бабах. И только тогда, когда раны более иди менее зализали, когда выросло новое поколение, стало возможным устроить и праздник со слезами на глазах».

«В вопросе о конституционности или антиконституционности тех или иных действий нельзя поддаваться «юридическому кретинизму». Ведь что такое конституция? Зафиксированное на бумаге соотношение общественных, классовых сил. Если реальное соотношение сил изменилась, то писаная конституция стала фикцией. По тексту верховная власть принадлежит вам, а на деле – кому-то другому. Потому если вы хотите восстановить конституцию, вы должны изменить реальное соотношение сил методами, хотя бы и формально не предусмотренными конституцией. Такие методы называются гражданской войной».

«Избрание Ельцина стало национальным позором России в точном смысле слова. Даже если бы был избран Жириновский, это было бы меньшим позором. В том гипотетическом случае избиратели поддержали бы хоть какую-то, пусть вздорную и вредную, но всё же идею. Проголосовав же за Ельцина, большинство общества продемонстрировало, что у него нет никаких идей – ни плохих, ни хороших, ни прогрессивных, ни реакционных». «Ельцин есть совершеннейший плод старой (и, как теперь выяснилось, вечно юной) номенклатурно-бюрократической системы, то есть лицо абсолютно бесплодное по определению. Заменой принципам и убеждениям людям такого сорта служит одна единственная страсть: делание карьеры, захват и удержание власти ради неё самой».

«Многочисленными исследованиями установлено, что развитие современной индустриальной цивилизации, существующих в самых богатых капиталистических странах, носит тупиковый характер в том смысле, что она не может стать глобальной моделью развития всего человечества в целом в силу ряда объективных социальных и экономических ограничений».

«Принцип разделения властей был выдвинут буржуазией в борьбе с феодальным абсолютизмом. Но становление буржуазной демократии никогда с него не начиналось. Исходным пунктом была диктатура выборной исполнительной власти при полном бесправии остальных (парламентских и судебных) институтов. Усиление полномочий последних, установление ими контроля над исполнительными структурами, появление реального разделения властей совершалось лишь по мере упрочения капиталистических общественных отношений».

«Оппозиции по-прежнему не хватает, с одной стороны, «крутизны», то есть классовой ясности и политической заострённости своих целей и средств их достижения, а с другой стороны, левизны».

«Цивилизованный рынок оказался в России реальностью только один раз – в эпоху нэпа, то есть при политическом полновластии трудящихся».

«Россия – далеко не экономический лидер и не авторитет на пространстве бывшего Советского Союза.

Превосходя соседей абсолютными размерами, благодаря своей территории, населению и гигантскому сырьевому потенциалу, российская экономика сильно уступает большинству соседей во всём, что касается эффективности, интенсивности и темпов развития. Её настоящее место – в последней трети аутсайдеров».

«Забастовка, даже многотысячная, на одном отдельно взятом заводе не есть ещё начало рабочего движения. Настоящее движение начинается только там и тогда, где и когда в поддержку этой стачки встают рабочие в других городах и странах. Оно продолжается и побеждает там и тогда, где и когда сотни и тысячи частных протестных акций, начатых по самым разным, далёким друг от друга поводам, сливается в едином политическом требовании: «Вся власть – трудовому народу!».

«Меня часто упрекают за то, что я слишком увлекаюсь ссылками на авторитет классиков, писавших свои труды век-полтора тому назад. Мол, ситуация с тех времён изменилась. В принципе это верно, но истина всегда конкретна и состоит в том, что российский капитализм как раз и находится сегодня на той ступени развития, в отношении которой ни «Капитал» Маркса, ни «Развитие капитализма в России» Ленина нисколько не устарели».

«Нет у нас ни национальной, ни компрадорской буржуазии, а есть «просто буржуазия» как особый эксплуататорский класс – субъект капиталистического способа производства. И в этом качестве она просто не могла не повернуть к патриотизму. Этот поворот – не случайность, а необходимость, продиктованная изменением объективного экономического положения российской буржуазии. Это изменение заключается в том, что антисоциалистической контрреволюцией и капиталистической реставрацией, на рубеже тысячелетий, завершился этап первоначального накопления капитала и произошёл переход к его «правильному» умножению – не путём уголовного грабежа старого советского достояния, а путём «респектабельной» эксплуатации наёмной рабочей силы».

«Современный российский капитализм можно охарактеризовать как спекулятивно-сырьевой протоимпериализм, находящийся в начале борьбы с другими империалистическими группировками за место на мировом рынке товаров, рабочей силы и финансов».

«Совершенно обособленное положение капитала в современной российской экономике. Его объективный материальный интерес противоречит не только интересам наёмного труда (что вполне естественно), но и росту общественного богатства вообще. Он противоположен даже интересам другого члена правящего дуумвирата – бюрократии как «пильщика» бюджета. Каптал противопоставил себя буквально всему и вся, превратился в «оковы развития производительных сил» (Маркс)».

«Накопленное за два десятилетия (особенно, начиная с нулевых годов) триллионное сальдо в пользу российского капитала и стало причиной обострения политической, а затем и военной напряжённости в его отношениях с западным капиталом. Российский капитал «заработал» за рубежом значительно больше, чем зарубежный капитал «заработал» в России. Поэтому все стенания на тему «Россию ограбили» не подтверждаются. Никакая она не полуколония Запада, а быстро формирующееся империалистическое государство. Ни о каком одностороннем ограблении России мировым финансово-спекулятивным капиталом не может быть и речи. Это чистейшей воды мифология. Причём этот миф, раздуваемый многими наивными и не слишком наивными патриотами, очень полезен в первую очередь российским олигархам, поскольку он позволяет перевести стрелки народного возмущения с внутренних врагов России на внешних».

«Некоторые профессии очень тесно, практически неразрывно, связаны с классовым положением работника. Например, слесарь-сборщик на конвейерном производстве, пока он не поменяет профессии и специализации, остаётся в рядах промышленного пролетариата. А вот если взять слесаря-сантехника из ЖЭКа, то он и в период самого «развитого социализма» был в массе своей не только «рабочим», а наполовину мелким предпринимателем – «Афоней» из одноимённого кинофильма. Возьмём транспорт. Машинист метро – рабочий, а водитель советского таксопарка – явный «Афоня», что ныне и подтверждено. Стремление во что бы то ни стало обобществить всех «Афонь», невзирая на характер их производства, ни к чему хорошему ни привело. Сталин понимал эту проблему, и поэтому при Сталине не только сельские, но и городские производственные артели были широко распространены. Хрущёв этого не понимал и всеми силами ликвидировал артельные формы производства».

«Научившись точно предсказывать общественные бедствия и болезни, мы, коммунисты, до сих пор так и не научились прописывать необходимые лекарства. Умеем обличать, но не умеем лечить».

«Сегодня борьба за демократию есть борьба за социализм. Условия для неё складываются ныне благоприятные, ибо, как свидетельствует опыт истории, противоречия экономического роста острее и социально продуктивнее противоречий экономического упадка».

«98 процентов россиян «повелись» на обещание Чубайса и получили в сберкассах свои две «Волги» в форме ваучеров. Миллионы советских жителей получили также «земельные паи» по паре гектар на двор. Теперь огромное их большинство жалуется, что Чубайс их «обокрал». Нет, дорогие мои, Чубайс вас не обкрадывал. Он просто дипломатично умолчал о том, что неизбежно должно последовать дальше. Главный приватизатор и электрик всё-таки учился в советском экономическом вузе и очень хорошо знал, как, согласно анализу К.Маркса, игрой имманентных законов рыночного хозяйства совершается превращение индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно концентрированные, превращение карликовой собственности мелких в гигантскую собственность немногих, экспроприация у широких народных масс земли, жизненных средств и орудий труда».

«От нарочитого космополитизма 90-х годов правящий режим перешёл при Путине к нарочитому национализму, утверждающему, что все наши беды происходят от тлетворного влияния Запада. В этом тезисе некоторые патриоты увидели выражение собственных мыслей, узрели свою «идейную победу». А левопатриотическая оппозиция стала жаловаться на «перехват лозунгов». Однако немногие задались вопросом, а чего стоят лозунги, которые так легко перехватить».

«Две культуры», существующие в любом классовом обществе, делят его не по горизонтали – не на культуру образованных «верхов» и культуру безграмотных «низов». Их различие не сводится к вопросу о формальном
образовании и грамотности, хотя и грамотность играет здесь далеко не последнюю роль. Тут грань более сложная и диалектичная – разделяющая как господствующие, так и угнетённые классы по вертикали. Она отделяет культуру в собственном смысле слова от барско-холопского бескультурья, от антикультуры».

«Право» на бесчестье – вот открытая ещё Достоевским формула «новорусского» психического склада, проявляющегося в общности «новорусской культуры»!».

«Как сказал Е.Гайдар, пропасть невозможно перескочить в два прыжка, можно только в один».

«Реальная история свидетельствует, что кризис далеко не всегда является поводом к социальному взрыву и прологом к светлому будущему. Гораздо чаще он является средством радикальной чистки правящего класса от всех элементов, отягощающих его особой коммерческой бездарностью и социальным паразитизмом».

«Тем и хороши религиозные чувства, что могут оправдать или утешить кого угодно в какой угодно ситуации».

«Нет власти не от Бога. Существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится божию установлению». Это, кстати, провозгласил богоизбранный апостол Павел – у самого же Иисуса такого тезиса нет. Поэтому в любой религии превалирует, как правило, всё же охранительная идея смирения и покаяния – «вздох угнетённой твари» (К.Маркс)».

«Русские вообще покушались на своих царей и уничтожали их значительно чаще, но без особых последствий для государственного строя».

«Социализм сможет повернуться лицом к человеку, возродить свой моральный авторитет, не просто поправив свои экономические дела или обратившись к тем или иным идеалам, но только лишь создав условия для удовлетворения фундаментальнейшей потребности человеческого существа, не менее реальной, чем нужда в пище и крыше над головой, - потребности в свободной самодеятельности. А это возможно только на пути восстановления и полного развития тех потенциально присущих социализму форм человеческого общежития, прообразом и идеальной нормой которых выступила Октябрьская революция».

«Оскорблённый не смотрит на соотношение сил. Он вызывает обидчика на дуэль и морально побеждает, даже если гибнет, как Пушкин и Лермонтов, как декабристы и народовольцы. Ему стыдно терпеть. Вспомним слова Маркса: «Вы смотрите на меня с улыбкой и спрашиваете: что пользы в этом? Со стыда революции не делают. – А я говорю: стыд – это уже своего рода революция. Стыд – это своего рода гнев, только обращённый вовнутрь. И если бы целая нация действительно испытала чувство стыда, она была бы подобно льву, который весь сжимается, готовясь к прыжку».

«Сила организации определяется не числом членов, а влиянием на массу (Ленин)».

«Весь успешный путинский пиар, вся «народная любовь» к Путину представляет собой в сухом остатке не что иное, как обыкновенную зависть и ненависть мелкой собственности к крупной».

«Царь стоит над классами – внушали русскому крестьянину сотни лет. И пока крестьянин верил, всё было О’КЕЙ. Как только крестьянин перестал этому верить, как только он убедился, что царь – такой же помещик, как и все прочие, к тому же самый главный и богатый, от царского самодержавия в считанные дни ничего не осталось».

«Коммунисты будут терпеть неудачи до тех пор, пока будут принимать иждивенческие настроения за революционные или хотя бы за протестные, а также смешивать социализм с государственным патернализмом».

«Политика, вращающаяся вокруг пенсий, пособий и стипендий, - это ещё не коренная политика. При всей актуальности вопросов социальной помощи и защиты эти вопросы не первичные, производные. Настоящая политика вращается вокруг другого – двуединого – вопроса: о собственности и о власти как инструменте приобретения, удержания и распределения собственности и доходов от неё».

«Киевский и московский правящие режимы тождественны по своему классовому характеру, и нынешняя их размолвка между собой никого не должна вводить в заблуждение».

«По известным словам, Василия Шульгина, революцию делают не голодные, а сытые, когда им два дня не дать есть».

Полагаем, что уже приведённое количество выдержек неизбежно заинтересует вдумчивого читателя, заставит его обратиться к первоисточнику; его потянет оценить и разобраться в аргументах А.К.Фролова. Тем, кто не согласится с автором, придётся нелегко, так как изложенные факты, цифры, жёсткая логика анализа потребует от оппонента столь же основательных контрфактов, таких же убедительных расчётов и цифр, вынудит невольно соревноваться с сокрушительной логикой постоянно цитируемых классиков марксизма-ленинизма. В подобных спорах, если противная сторона временно и побеждает, то, как правило, благодаря передержкам, лужёному горлу и просто предательству. К тому же, текст статей и заметок, помещённых в книге, нередко расцвечен литературными реминисценциями. Понятно, что великая мировая литература никогда не благоволила к буржуазии и капиталистическому идеологическому антуражу, что в результате придаёт особую достоверность и живость опубликованным материалам. Во всяком случае, внимательно прочитав этот объёмный том, лишний раз (а в сегодняшней ситуации – как раз НЕ лишний) убеждаешься в доказательности одной из важнейших закономерностей любых политико-экономических явлений и процессов, которая заключается в следующем: если наличествует твёрдая теоретическая база, есть надежда на успех предпринятого дела.

«Пока нет Маркса» - заголовок этих заметок с выдержками из «Новорусского капитализма» несколько провокационный. Но в самом же деле, не будет больше ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина. Они – великая коммунистическая история, с которой, честно говоря, только и начинается настоящая социальная история человечества. Однако, чтобы эта самая история продолжалась и развивалась в верном направлении, нужна, повторим, твёрдая теория с опорой на прежние неоспоримые достижения, но теория – на сегодня, на ближайшее завтра. Только в таком варианте и можно надеяться, что Россия, а вместе с ней и остальной мир преодолеют кисломолочные реки социально-экономических заблуждений самого разного толка с рыночными кисельными берегами.

Читаем. Думаем.

Действуем…